дышать-то нечем! Нет, как хочешь, командир, а на такой поступок только безумец решиться мог бы!..

– Говорю тебе, у меня нервы сдали, – спокойно отвечал каперанг Павлов. – Страшно стало сидеть и безучастно смотреть, как вода заливает торпедный отсек. А переборки-то там особенно прочные, она тонкой струйкой через них просачивалась... Вот я решился: чем здесь медленной смертью помирать, уж лучше сразу, одним махом. Ну и полез в торпедный аппарат открывать его люк.

– И получился большой пузырь воздуха? – изумленно спросил старый каплей Назаров.

– Нет, Саша, – покачал головой каперанг Павлов. – Но я все равно вынырнул. Говорю же тебе: я, считай, как на верную смерть шел...

– Но как же ты тогда жив-то остался? – продолжал недоумевать Назаров.

– Повезло мне, – печально сказал инвалид. – Как самой последней сволочи повезло.

– Ну?..

– Понимаешь, Саша, натовцы каким-то образом узнали, что наша подлодка потерпела аварию и затонула в этом квадрате. Наверное, тот сухогруз, что подобрал вас, об этом сообщил.

– Конечно, – кивнул каплей. – Его капитан и не скрывал от нас, что собирается это сделать.

– Ну вот, – продолжал инвалид. – Норвежцы, узнав об этом, сразу же послали туда спасательное судно, а также разведывательный корабль и сторожевик. Ну, понятно, те быстро нашли масляные пятна на поверхности моря, а как раз в это самое время я и вынырнул. Они меня тут же подобрали, определили, что я живой, сунули в барокамеру. Обе ноги тут же оттяпали, прямо на корабле... Ты ведь знаешь, это крайняя мера для борьбы с кессонной болезнью.

– Конечно. – Каплей Назаров кивнул. – Кое-кому это жизнь спасло. Хотя я не знаю... По-моему, жестокий способ. Уж лучше сразу погибнуть, чем до конца дней безногим оставаться.

– Наверное, – не стал с ним спорить каперанг Павлов. – Только ведь тогда никто не спрашивал моего согласия на ампутацию: я был без сознания, да и времени на разговоры не было. При кессонной болезни счет идет на секунды...

– Да, это точно, – согласился отставной каплей.

– Можно сказать, силком с того света вытащили, – продолжал инвалид. – Норвежский врач потом говорил, что повезло мне невероятно. Практически уникальный случай, чтобы при всплытии с такой глубины человек жив остался. Впрочем, я-то всего этого не помню. Меня как кессонная болезнь начала ломать, так я еще под водой сознание потерял. Очнулся уже безногим...

Каплей Назаров некоторое время молчал, удивленно качая головой: слишком уж фантастической выглядела вся эта история для старого подводника. Его командир между тем потянулся куда-то назад, где у него за спинкой инвалидного кресла была укреплена сумка, вытащил оттуда бутылку русской водки, какие-то цветастые пакеты с закуской, два граненых стакана. Все это добро он аккуратно расставил на тумбочке возле постели больного старика.

– Не бери в голову, каплей, – ободряюще сказал инвалид, откупоривая бутылку. – Давай лучше выпьем. За нашу встречу. Хотя ни ты, ни я не думали, что еще когда-нибудь увидимся на этом свете.

Они выпили по сто грамм. Инвалид крякнул с наслаждением, тут же потянулся к закуске. Водка быстро подействовала на больного каплея Назарова: глаза старика стали туманиться, он умильно глядел на сидящего рядом с его постелью инвалида, изредка его губы словно непроизвольно шептали едва слышно: «Эх, командир...»

Павлов тем временем продолжал рассказывать:

– Когда меня спасли, я еще неделю в бессознательном состоянии провалялся. Кстати, вот в этом самом госпитале. Очнулся, смотрю: лица вокруг чужие, говорят не по-нашему – ну, ясно же, что в плен попал. Тоскливо мне тогда стало, хоть удавись! Ты же помнишь, я по-немецки уже тогда говорил свободно. Однако спрашивать их, что все это значит, не хотелось. Не то чтобы боялся, а просто настроения не было. Смотрю: и они какие-то не особенно разговорчивые. Потом, когда на поправку пошел, из постели на инвалидную коляску перебрался, протезы пробовал примерить, в один прекрасный день явился ко мне в палату один тип – хоть и в штатском, но что военный, на лице написано. Впрочем, темнить он не стал, сразу сказал, что он офицер контрразведки НАТО. Принес газету «Правда», а в ней репортаж о гибели нашей К-31, рассказ о спасшихся моряках, о тебе в том числе... Смотрю, а моя фамилия в числе погибших.

– Конечно! – согласился каплей. – Мы же в штабе флота доложили, как все было. И там решили твердо, что у тебя шансов спастись не было!

– Вот-вот, – кивнул инвалид. – Я так и понял. Но это только потом. А тогда, в первый момент, как увидел, что меня в мертвецы зачислили, своим глазам не поверил. Вы, говорю, фальшивку изготовили и мне подсовываете. Это, говорю, не настоящая газета «Правда». Командование флота не могло меня вот так запросто взять и похоронить! Но тот только пожал плечами, с сожалением так... Принес мне радиоприемник коротковолновый, чтобы я Москву ловить мог. И я ловил, слушал Москву. Долго, месяц слушал. Пока не услышал, что меня награждают орденом – посмертно...

– Ну, правильно, – согласился каплей. – Командование Северного флота тогда весь экипаж к правительственным наградам представило. Тебя вот даже к звезде героя... Только наше маразматическое Политбюро тогда решило, что звезда героя тебе жирно будет, нет никакого геройства в том, что ты подлодку потопил, да еще в норвежских водах. И наградили-то они только погибших. Те, кто выжил, не получили вообще ничего. Решили, что выжившие и так достаточно награждены тем, что живыми остались.

– Ну вот, – продолжал инвалид. – Я как это сообщение услышал, так у меня в глазах потемнело. Расплакался даже. А этот тип из натовской контрразведки стоит рядом, что-то утешительное бормочет. А потом, когда я со своими эмоциями немного справился, он мне и говорит: «Видите, ваша Родина вас в покойники уже записала, вы ей теперь не нужны. Так что давайте, переходите к нам, будем сотрудничать. Мы полученные от вас сведения оценим очень высоко...»

– И ты согласился? – негодующе воскликнул каплей.

– А что еще мне оставалось делать? – виновато вздохнул инвалид. – На Родине меня никто не ждал. Кому я там, безногий, нужен? Да и боялся я в Россию проситься. Или ты не знаешь, куда попадали те наши ребята, что хоть на несколько часов оказывались в плену?

– Так это во время Великой Отечественной войны их в концлагеря отправляли! – горячо возразил каплей Назаров. – При Сталине порядки были жесткие, солдат и расстреливали запросто... Теперь-то время уже другое.

– Все равно, – покачал головой инвалид. – Ну, тогда считай, что я опять струсил! Считай, что я стопроцентный изменник, предатель Родины! – Руки инвалида стали часто вздрагивать. Старый каплей Назаров смотрел на своего командира растерянно и с сочувствием. – Только знаешь, ваши теперешние генералы и адмиралы больше Родину предают, чем я тогда. Они всю армию развалили к чертовой матери, флот распродали, самых лучших офицеров разогнали!.. Я тогда хоть за свою собственную шкуру трясся, мне жить хотелось на этом свете. А они-то ради чего собственную страну продают? Только ведь ради поганых денег!

– Это точно, – со вздохом сказал каплей. – Развалили флот, сволочи.

Некоторое время старики помолчали, скорбно и сосредоточенно глядя куда-то в сторону.

– Но, кстати, от меня натовцы узнали немного, – снова заговорил инвалид. – Устройство своей лодки я этому контрразведчику, конечно, описал, да и как тут соврешь, если они его знают так же, как я конструкции их кораблей. Сказал кое-что о составе кораблей Северного флота, об их вооружении, о маршрутах своих походов. Но самых главных секретов нашего флота я ему рассказывать не стал. Говорю, у нас на флоте достаточно строгая защита от внутреннего шпионажа, каждый знает только то, что ему положено. Этот контрразведчик прямо-таки разочарован был. Говорил мне: не может такого быть, чтобы вы, капитан первого ранга, были так мало информированы. Долго донимал меня допросами, целый год, как из госпиталя выписался, содержали меня в спецгостинице. Ну, практически под арестом держали. Но, в конце концов, это, видимо, им надоело – они решили, что я им все рассказал, и меня оставили в покое. Дали норвежское гражданство, как обещали. И пенсию по инвалидности – небольшую, но скромно на нее жить можно.

– А на Родину вернуться ты не пробовал? – спросил каплей Назаров. – Я имею в виду – в последние годы. Ты бы сейчас Россию не узнал, командир!..

– Кому я там, безногий, нужен? – Инвалид безнадежно махнул рукой. – Ваши деятели в полосатых штанах своим заслуженным офицерам пенсии платить не хотят. А обо мне – то ли шпионе, то ли просто дезертире-перебежчике – кто бы заботиться стал?