все обязан подписывать...

– Допустим, – согласился мичман. – А с этим ханыгой Борькой Стариковым он тоже обязан корешиться?

– С кем? – бледнея, переспросил Полундра. – Какой еще Борька Стариков?

– Которому ты два с половиной месяца назад кости переломал в ресторане «Краснофлотец», вот какой! – ответил мичман. – Слышь, Полундра, надо помнить фамилии тех, кому морду бил!

– Хватит того, что я их в лицо помню, – сумрачно отозвался Полундра. – Ты мне скажи, ты что, сам видел, как наш командир с этим типом корешился?

– Видел, – уверенно сказал мичман. – И весь наш городок видел и знает. Как раз когда ты горе свое заливал в Мурманске, этот Стариков приезжал опять в наш городок, приходил на гражданский причал, когда наше судно уже списали и отбуксировали туда. На палубу поднимался, кавторанг ему что-то показывал, объяснял. Потом на прощание они руки друг другу пожали, да душевно так. Не знаю, как не расцеловались еще там, на палубе, от избытка чувств...

– И ты это сам... видел?

– Вот как тебя сейчас!

Полундра тяжело вздохнул, повалился на свою койку, глядя в серый иллюминатор невидящими глазами. Некоторое время в каюте было тихо.

– Не нравится мне эта история, слышишь, старлей? – снова заговорил мичман. – Очень не нравится! Кстати, – продолжал он, – ты за нашим кавторангом ничего не заметил? Не заметил, что он регулярно по два раза на день радиста из радиорубки выгоняет, сам кому-то радиограммы посылает? Зачем ему нужна такая секретность? От команды собственного судна-то ему что скрывать?

Но Полундра не отвечал, так что мичман в конце концов тоже умолк, но вдруг весь напрягся, подскочил на кровати, уставился в иллюминатор во все глаза.

– Вон они! – возбужденно крикнул он, указывая куда-то в море. – Вон они опять! Иди глянь, Полундра!

Удивленный поведением своего друга, Полундра послушно встал с койки, подошел к иллюминатору, стал вглядываться туда, куда указывал ему Витька. И в самом деле, вдалеке на ртутно-серой поверхности Норвежского моря качалось на волнах какое-то судно. Однако оно находилось слишком далеко, и сколько Полундра ни старался, он не мог понять, что это за плавсредство качается на поверхности моря и как далеко оно находится от гидрографического судна.

– Это рыболовецкий траулер. Он в этом квадрате уже третий день болтается: близко не подходит, но и совсем уходить не хочет! Я днем с палубы глядел на него в бинокль, – заявил Пирютин.

– Норвежский траулер?

– Нет, наш, – возразил мичман.

– Ну вот, – спокойно сказал Полундра. – Стало быть, «селедкин флот»...

– Да только какого хрена он тут делает? – с жаром воскликнул мичман. – Ведь тут и прежде косяков сельди не водилось. А с тех пор, как стали добывать нефть, вообще всю живность потравили. Что он может тут делать?

Некоторое время Полундра и мичман озадаченно глядели в иллюминатор на загадочное судно, находящееся у самой линии горизонта.

– Чертовщина какая-то, Серега! – убежденно сказал мичман. – В какую-то дрянную историю мы с тобой влипли, вот что!

И Полундра только молча кивнул, соглашаясь со своим другом.

Всякий, кто увидел бы старика-каплея Назарова сразу после операции, теперь, по прошествии недели с небольшим, был бы приятно удивлен тем, насколько к лучшему изменился его внешний вид. Серо-желтый цвет лица стал заметно розовее, естественнее, его голова теперь не лежала, беспомощно вдавленная в подушку, а уверенно и мирно покоилась на ней. В его глазах больше не было той щемящей тоски и печали, что свойственны взгляду тяжело больного, умирающего человека.

Впрочем, человек, который находился рядом с постелью старого каплея Назарова, не принадлежал к числу тех немногих, кто видел старика сразу после операции. Пришедший к старику посетитель был на вид мужчина примерно того же, достаточно пожилого возраста, даже несколько старше. Цвет лица его, несмотря на многочисленные рубленые морщины, был розовым и производил впечатление очень здорового, как это часто бывает у стариков, доживающих свои дни в цивилизованных странах мира. Особый загар, покрывавший кожу на его щеках, определенно говорил о морской профессии его обладателя, а окаймляющая подбородок небольшая, аккуратно подстриженная седеющая бородка была точь-в-точь такой, какую принято носить у норвежских отставных моряков.

Однако сторонний наблюдатель, окажись в больничной палате такой, был бы удивлен тем, что этот человек сидит не на обычном стуле, а в инвалидном кресле. Приглядевшись, он мог бы заметить, что у норвежского моряка нет обеих ног, ниже колен его брюки пусты, они аккуратно подоткнуты и приколоты булавками.

Два старика сидели друг подле друга и не говорили ничего, так что вполне могло создаться впечатление, что они погрузились в тот старческий маразм, когда старики могут часами сидеть неподвижно где-нибудь в теплом месте, на завалинке, и смотреть в одну точку. Сторонний наблюдатель едва ли придал бы значение тому, что морщинистые жилистые руки безногого инвалида время от времени едва заметно подрагивают, что глаза лежащего в постели каплея блестят как-то странно, а руки ерзают по одеялу, не находя себе покоя.

Внезапно каплей тяжело вздохнул, мутная старческая слеза выкатилась из глаз его, скатилась по щеке.

– Андрей... – тихо произнес он. – Как же ты... Как же ты смог уцелеть-то там, в этой заварухе? Ведь мы же тебя одного оставили там, в этой лодке, а?

Руки сидящего в самодвижущемся инвалидном кресле безногого моряка несколько раз отчетливо вздрогнули.

– Прости, каплей, – тихо со вздохом произнес он. Несмотря на свой норвежский вид, по-русски он говорил чисто и уверенно. – Струсил я... Не смог.

– Ты?! Струсил?! – От удивления каплей Назаров приподнялся на подушке.

– Да, Саша. – Руки инвалида задрожали еще сильнее. – За шкуру свою испугался. Жить захотел. Не смог я до последнего в лодке остаться, как подобает настоящему моряку-подводнику. Струсил я...

– О чем таком ты говоришь, Андрей? – в изумлении проговорил каплей, не сводя со своего бывшего командира широко раскрытых глаз. – Ты спасся, это же здорово! Это великое чудо! Ты, Андрей, настоящий герой-подводник!..

– Да какой я, на хрен, герой! – устало отмахнулся каперанг Павлов. – Просто шкура, которая жить захотела. Недостойно это настоящего боевого моряка, слышишь ты? Недостойно!

Несколько мгновений Назаров в недоумении смотрел на своего боевого командира, которого столько лет все считали погибшим. Смотрел и пытался понять.

– Ну, ты расскажи, расскажи, командир, – проговорил наконец он. – Как же это тебе удалось спастись из подлодки? Ведь у тебя не было ни одного шанса!..

– Был, каплей, – спокойно возразил каперанг Павлов. – Один-единственный из ста, даже, может быть, из тысячи, но он у меня был, это точно. Ты ведь знаешь, что внешние люки торпедных аппаратов в принципе можно открыть изнутри вручную?

– Можно, – согласился каплей. – Только на глубине для этого силища трех мужиков нужна. И пока ты будешь его открывать, весь твой воздух тонкой струйкой наружу выйдет, большого пузыря не получится, с которым ты мог бы выплыть.

– Все верно, каплей, – кивнул инвалид. – Именно этому нас и учили, именно так и есть на самом деле. Но только когда жить захочется, всякую глупую науку забываешь, а в тебе сила не то что трех – дюжины мужиков окажется...

– И ты эвакуировался, открыв внешний люк торпедного аппарата? – сильно волнуясь, проговорил Назаров. – Но это же невозможно! Это верная гибель... В воде не захлебнешься, так пока будешь всплывать, кессонная болезнь тебя задушит. Времени на адаптацию к перепадам давления у тебя не будет,