единственную молекулу в какой-нибудь аминокислоте или одного-единственного итальянского поэта шестнадцатого века. Очень стабильно. Никаких неприятных неожиданностей.

Стабильно? Чарди взглянул на людную площадь перед ними.

– Джоанна…

– Пол, – продолжала она. – Мне иногда становится так страшно. Я лежу и думаю обо всем, что может случиться. Думаю о нем, об Улу Беге. Думаю о курдах, потерянном народе. И о нас, о том, что мы в ответе за все это, что мы – связующее звено во всем этом, и о том, что мы так ничего и не сделали. Иногда мысли мелькают с такой скоростью, что я не могу успокоиться. Я не могу спать. Не могу есть. Пол, я схожу с ума. Ты не представляешь себе, до какой степени. Я могу вести себя очень странно.

Он обернулся обнять ее, но увидел, что она не возбуждена. Напротив, никогда еще он не видел ее такой спокойной.

– Пол, – попросила она неожиданно. – Научи меня одной вещи. Хорошо? Помоги мне. Научи меня храбрости. Той храбрости, которая на войне, которая в бою. Должен же быть какой-то секрет. Ты был таким храбрым. Как бы все ни закончилось, ты так долго был храбрым. Этим ты меня и покорил с самого начала. Я так полюбила это. Научи и меня тоже. Мне до смерти надоело бояться.

– Я больше так не умею. Раньше это было для меня очень важно. Парень, которого я считал самым храбрым человеком в мире – это он научил меня всему, – кончил свои дни в Дунае. Он оставил для меня странное послание. Велел, чтобы я нашел башмак, который подойдет по размеру. Подойдет по размеру, понимаешь? Сначала я решил, что это просто шутка. Но теперь я не уверен. Френчи пытался что-то мне сказать. Обо всем этом деле. Он тоже боялся, потому что должен был ехать на одиночную операцию, а он терпеть не мог работать в одиночку.

– Он был героем?

– В нашем деле он был лучшим. Да, наверное, он был героем. И все-таки, даже Француз под конец расклеился. Его жена – вернее, вдова – рассказала мне об этом. Он повзрослел, выгорел, выдохся.

– И все же он погиб за что-то. Испуганный, выдохшийся и постаревший, он погиб за это. Вот в чем суть. Вот тот урок, который я хочу вынести. Этот твой Француз – он не пошел на попятный. Он продолжал работать.

– Да. Этого у него не отнять.

– Он погиб за то, во что верил.

– Понимаешь, какая штука… Когда тебе кажется, что ты умираешь, последнее, о чем ты думаешь, это во что ты веришь. Думаешь о самых нелепых вещах. Я думал о баскетболе.

«И о тебе», – добавил он про себя.

– И все-таки считается поступок, а не мотив. Это и есть тот башмак, который подходит по размеру.

– Ну, наверное.

– Пол, я хочу домой. Давай вернемся и займемся любовью.

Он взглянул на нее в безжалостном свете. Был полдень, палило солнце, легкий ветерок шевелил старые сучья деревьев в скверике. Прожилки света, пробивающегося сквозь густую листву, дрожали вокруг них на земле, на тротуаре. Джоанна была без косметики – строгий профиль, в своей красоте казавшийся почти стилизованным.

– Ну конечно, давай. Разумеется. Идем. Нет, бежим.

Она рассмеялась.

– Джоанна, я тебя не узнаю.

– Нет, все хорошо. Это все ты, Пол. Я беру пример с тебя.

– Джоанна, я…

– Пожалуйста, Пол. Я хочу домой. Идем. Башмак подходит.

Красивые женщины всегда казались ему иным племенем. А может, они и в самом деле были неким мутировавшим биологическим видом. Им вскружили головы все посвященные им песни. Привили цинизм и презрение лизоблюды, стелющиеся перед ними. И, что хуже всего, женщины были корыстными, не способными ответить на чувство до тех пор, пока точно не подсчитают, что при этом потеряют, а что приобретут.

Но только не Джоанна: в ней не было ничего этого, лишь щемящая невинная красота, когда она сидела, расчесывая волосы. Женщина до мозга костей, безукоризненная в свете уходящего дня, после того как они занимались любовью.

– Боже, до чего здорово на тебя смотреть, – восхищенно произнес он с кровати.

Она улыбнулась, но не оглянулась.

Зазвонил телефон. Чарди перевернулся с бока на спину и уткнулся взглядом в потолок.

– Это тебя, – сказала Джоанна. – Какая-то женщина.

Он взял трубку.

– Слушаю?

– Пол?

Голос, странно знакомый, казалось, доносился из другой вселенной.

– Да, кто говорит?

– Пол, это сестра Шерон.

– Сестра Шерон! Как поживаете? Как вы меня отыскали?

Это была монахиня, преподававшая в школе Пресвятой Девы, в его прошлой жизни. Она вела уроки у третьеклассников – забавная, тихая, некрасивая девушка, совсем молоденькая, которая всегда симпатизировала ему.

– Это было нелегко, Пол. Вы оставили в епархии адрес, чтобы вам переслали последний чек; одна из секретарш дала его мне. Адрес принадлежал одному государственному учреждению в Росслине, штат Виргиния. Я отправилась в библиотеку, взяла телефонную книгу Северной Вирдгинии и просмотрела весь список государственных учреждений. Наконец я обнаружила ведомство с таким адресом. На это ушел час. Я позвонила по номеру. Подошел какой-то молодой человек по фамилии Ланахан. Я объяснила ему, кто я такая, и он согласился мне помочь.

Ланахан. Ну конечно, он бы из своей католической кожи вон вылез, чтобы помочь монашке.

– В конце концов, он дал мне этот номер. Я никого не побеспокоила?

– Нет, никого. Что случилось?

– Вам пришла телеграмма. Ее принесли в школу. В канцелярии уже собирались отослать ее на ваш адрес почтой, но я подумала, вдруг в ней что-нибудь важное.

Кто мог послать ему телеграмму?

– Мне пришлось вскрыть ее, чтобы узнать, не экстренное ли там сообщение.

– И что в ней говорится?

– Она от вашего племянника. Ему нужны деньги.

У Чарди, единственного ребенка в семье, не было никакого племянника.

– Прочитайте мне ее.

Тревитт.

– Пол? – забеспокоилась сестра Шерон.

– Да-да, – пробормотал он, но сам продолжал думать.

Тревитт нашел обходной способ вернуться назад в страну, не доверяя никому, кроме своего героя, и связался с ним через всю его прошлую жизнь. Тревитт, ты меня удивляешь. И откуда только такому научился – из какой-нибудь книги?

– Там есть обратный адрес?

– Написано только: «Вестерн юнион», Ногалес, Сонора, Мексика. Надеюсь, ничего страшного не случилось?

– Все в порядке. Студент, буйная головушка. Вечно нарывается на приключения, а дядя Пол потом