словно из ниоткуда на своих танках, а китайские военные советники руководили боевыми действиями и координировали огневое прикрытие. А все, чем располагали мы, – это лопоухие молокососы, горстка сержантов из Кореи да зеленые лейтенанты вроде меня, которые строили из себя боевых ветеранов, и черт меня побери, Джоанна, черт меня побери, если когда и стоило драпать без оглядки, то это тогда.

Он вдруг с внезапной пугающей страстью грохнул кулаком о стену у нее за спиной.

– А мы не отступили ни на пядь. Потом был бой, он шел трое суток без перерыва, и если кто-то хотел сбежать, тогда было самое время. Когда вьетнамцы наконец ушли, из двух сотен человек в моей роте осталось меньше пятидесяти.

– Пол, ты поранился. У тебя рука в крови. Пожалуйста, не делай…

– Нет, нет! Ты должна понять, чего он лишил меня. Скотина. Скотина!

Он снова в бешенстве грохнул о стену и пробил штукатурку. По руке струилась кровь.

– Пол, пожалуйста, прошу тебя.

Женщина опять прижала его к себе, окружила своим теплом.

– Господи, ты поранишься, ты убьешь себя.

Но он высвободился из ее рук.

– У меня была сотня возможностей дать деру, свалить, бросить службу. Джоанна, управление бросало нас не в одну переделку, мы с Френчи жили переделками, мы любили их. Мы были специалистами по переделкам, мы искали их, на какие только безумства ни шли, чтобы угодить в очередную. Джоанна, на моей совести множество ужасных, по-настоящему ужасных вещей, но я никогда не был трусом, никогда!

Он с размаху грохнул кулаком о стену.

– Пол, о господи, возьми себя в руки, все хорошо.

Но он не мог подавить рыдания.

– Я сопротивлялся ему. Сопротивлялся как никому другому, но он так хотел влезть ко мне в голову, так хотел! Почему? Почему ему было так важно расколоть меня? Может, от этого зависела его жизнь или еще что-нибудь? Или он так ненавидел Улу Бега? Он готов был раскроить мне башку и забраться в нее навсегда. Зачем, господи, зачем? Почему?

Джоанна внезапно поняла, что творится у Чарди в душе, и так спокойно, как только могла, сказала этому плачущему, истекающему кровью мужчине:

– Пол. Его там больше нет. Нет.

– Нет, есть, – возразил Пол, яростно непоколебимый в своей убежденности.

– Ты можешь прогнать его оттуда. Можешь избавиться от него.

– Нет, никогда. Он там, внутри.

– Пожалуйста, послушай меня. Пожалуйста, прошу тебя.

Она пыталась успокоить его и сама плакала.

– Пол, мы справимся. Боже, ну и парочка. Мы с тобой просто готовые кандидаты на свалку, ты и я. Господи, как же нас искорежило, боже мой, настоящий цирк уродов. Эта квартира – столица всех уродов Америки.

Теперь Джоанна даже смеялась.

– Мы справимся, клянусь тебе, мы еще им покажем. Мы научимся прощать самих себя – клянусь, мы этому научимся.

– Мы поможем Улу Бегу. И нам станет легче.

– Это поможет нам. Исцелит нас.

Она протянула руку к его шрамам и коснулась их. Ее палец повторил очертания самого страшного рубца, скользнул вдоль завитка – расширяющейся вселенной, спиральной галактики с разбегающимися витками.

– Ох, Пол.

Ее голос пробился сквозь пелену его ярости, его всепожирающей ненависти к самому себе, и они принялись ласкать друг друга. Губы их встретились, и тела напряглись от физического голода. Его охватило пронзительное желание, но в тот самый миг, когда он овладел ею, где-то внутри головы раздался голос русского.

Наступили сумерки. В квартиру позвонили. Чарди не сразу сообразил, что это за звук. Джоанна подошла к стене и спросила в домофон, кто там.

Чарди различил имя Ланахан.

– Пол, – позвала она. – Это за тобой.

– Я слышал, – нетвердым голосом ответил он. – Скажи, что я иду.

Кудесник из техотдела вел фургон по кембриджским улицам к мосту через реку Чарльз. Они выехали на шоссе, повернули в сторону Бостона и через несколько минут оказались на эстакаде, ведущей на 93-е шоссе по направлению к туннелю Кэллахана.

– Куда мы едем? – наконец нарушил молчание Пол.

Ланахан сидел впереди и на вопрос не оглянулся.

– Вы целый день были у нее?

– Куда мы едем? – повторил Чарди.

– Предполагается, что я должен быть в состоянии отчитаться перед руководством, где вы находились весь день. Вы были у нее?

– Я делал свою работу, Майлз. Большего тебе знать не требуется. Я перед тобой не отчитываюсь. Ясно?

Ланахан задумался.

Наконец он сказал:

– Мы едем в аэропорт.

– Я думал, целью этого мероприятия была Джоанна.

– Ну, вы-то свое дело сделали, – заметил Ланахан.

– Не зли меня, Майлз. Я найду, чем тебе ответить.

– Да вы грызетесь не хуже, чем муж с женой, – подал голос кудесник из техотдела.

– Крути свою баранку, – буркнул Ланахан. – Нам нужно успеть на самолет.

Он взглянул на часы.

– Не хочешь рассказать мне, в чем дело, Майлз?

Ланахан выдержал драматическую паузу из каких-то дурацких соображений, на которые Чарди было ровным счетом наплевать, и сообщил:

– По-моему, нам известно, куда направляется Улу Бег. И это не Бостон.

Чарди едва не улыбнулся. Только что он кое-что узнал – кое-что такое, чего по замыслу Майлза ему знать не полагалось. Почему Майлз был не в духе, хотя весь день отдыхал? Теперь Чарди знал почему.

«Ах вы твари», – подумал он.

– Лучше расскажи мне, Майлз, – произнес он.

– Послушайте, – Ланахан обернулся. – На каком уровне вы вели с ним политический диалог во время операции? В Лэнгли захотят это узнать.

– Все было очень просто.

– Вы когда-нибудь обсуждали истоки операции, ее политический контекст?

– Это было несколько лет назад. Я не помню.

– А лучше бы вспомнить.

– Да ничего особенного мы не обсуждали. Он был очень любознательным. Преклонялся перед Америкой. Был неплохо знаком с разными американскими деятелями – слушал Би-би-си, как и все на Ближнем Востоке.

– А Джоанна?

– Она разговаривала с ним, разумеется. Она ведь знает курдский язык, помнишь?

– О чем?

– Откуда я знаю? Обо всем. Она пробыла там семь месяцев.