запущенного человеческого жилья, запах нищеты, смешанный со сладковатым легким ароматом трав и далеким, как дыхание свежего воздуха, запахом чеснока. Неожиданно раздался голос, настолько близко, что, резко повернувшись на его звук, Элизабет чуть не свернула шею.

– Входи или уходи, – проговорила хозяйка странного жилища. – Ты крадешь мой свет, стоя в дверях.

Элизабет все еще колебалась:

– Я тебя не вижу, – сказала она.

– Зато я вижу. Входи, госпожа, если хочешь.

– Это ты – мудрая женщина? – спросила Элизабет, внимательно всматриваясь в полумрак. Ее глаза смогли, наконец, различить некоторые детали, будто слабый свет коснулся их поверхности, но это не успокаивало. Наступила долгая минута молчания, потом последовал ответ:

– Кто знает? Одни называют меня так, другие иначе. В любом случае, проходи. Или уходи. Мне все равно.

Собрав все свое мужество, Элизабет переступила порог, войдя под низкий свод этого так называемого дома, окутанная запахами, которые тут же ударили ей в нос, заполнив легкие и перебив дыхание. Постепенно глаза немного привыкли к темноте, и она смогла разглядеть кое-что еще. В доме был очаг с низким, красным и дымным пламенем. Над огнем на треножнике висел железный котел, закрывающий и без того скудный свет, исходящий от огня. Элизабет осмотрелась, и именно в этот момент ее посетило неясное, странное ощущение чего-то живого, заставившее ее вздрогнуть и обернуться. С замиранием сердца она различила рядом с собой какой-то расплывчатый контур, отдаленно напоминавший человеческую фигуру.

– Ну, ты ведешь себя, как мышь, увидавшая тень совы, – проговорил голос. Он был ни женским, ни мужским – каким-то бесполым, безучастным, тонким и тихим, как шелест листвы.

– Я не вижу тебя, – словно оправдываясь, проговорила Элизабет. Голос от неожиданности прозвучал слишком громко, что никак не вязалось с этим забытым Богом местом.

– Я сижу около двери. Здесь есть хоть немного света для того, чтобы я могла работать. Посмотри на него, госпожа. Оно замечательное. Ты пришла купить его?

Неясная фигура протянула ей нечто, казавшееся частью тумана. В полосе слабого света Элизабет увидела, что это тончайшее, прекрасное кружево.

– Я не знала, что ты плетешь кружева.

– Вот кто я есть. Кружевница. Когда-то у меня было имя, но я давно забыла его. Я гораздо старше, чем все думают. Чего же ты хочешь от меня, если не купить мои кружева?

– Мне говорили... Говорят... что ты... мудрая женщина, – промямлила Элизабет.

Наступило молчание. Элизабет нервно покусывала губы.

Было очень темно, и только от кружев исходил неясный мерцающий свет, словно от блуждающих огоньков на болоте. Пока длилось молчание, Элизабет подумала, что старуха не слышала ее, и уже собиралась было повторить все снова, но тут раздался длинный протяжный вздох, прозвучавший отказом, что неожиданно повергло ее в печаль.

– Прости меня... – пробормотала она. Старуха тут же ответила:

– Не за что, госпожа. Одни говорят так, другие иначе. Тебе нужна моя помощь? Я живу так долго, что пережила все свои желания. И все же приятно осознавать, что я кому-то еще нужна. Возьми стул и сядь поблизости. Я не могу разговаривать с твоей тенью.

Оглядевшись, Элизабет увидела возле очага низкую трехногую табуретку, взяла ее, поставила около двери и села. Табуретка была настолько неустойчива, что, казалось, сидеть на ней невозможно. Но устроившись, Элизабет посмотрела наверх, и из ее уст вырвался негромкий сдавленный всхлип. Она увидела рядом с собой лицо, настолько старое, что от него и от всей фигуры старухи исходил могильный холод, проникший даже сквозь плотный шерстяной плащ Элизабет. Как и голос, это лицо не имело ничего общего ни с мужчиной, ни с женщиной. Морщины так густо и глубоко изрезали его, что оно вообще не походило на человеческое, и казалось, вовсе лишено черт. И все же это не было лицо больного или немощного человека: оно было темным и сильным, а глубоко в складках кожи жили глаза, яркие и безучастные, как у змеи.

– Ты смотришь на меня, госпожа? – услышала она шелестящий шепот. – Ты Меня видишь?

– Сколько тебе лет? – изумленно спросила Элизабет.

Старые глаза остались холодными. Старуха ответила, едва шевеля губами:

– Когда умерла королева, я была взрослой женщиной.

– Королева? – недоверчиво переспросила Элизабет.

– Королева Элизабет. Добрая благословенная королева Бесс. Я была уже совсем взрослой и выносила всех своих детей, пока она правила нами. Чего ты хочешь от меня? Время от времени ко мне приходят, втайне, пряча лица и головы. Люди идут с болезнями, бедами, приносят то, что их беспокоит, и спрашивают у меня, как быть. Приносят беду, как мертвое дитя, завернутое в пеленки, и оставляют под моей дверью. Они уходят, а беда подымается и следует за ними. Что я могу с этим поделать?

– Но... У тебя есть сила? – опасливо проговорила Элизабет, вглядываясь в непроницаемые глаза.

– У всего живого есть сила. Чего ты хочешь?

– Я хочу ребенка.

Вот. Слова произнесены. Она чувствовала, как напряжение всего дня покидает ее, словно вода, вытекающая из незакрытого сосуда. Старуха внимательно посмотрела на нее, будто не зная, что ответить, а ее руки в это время продолжали плести изумительные кружева. Наконец Элизабет снова нарушила молчание, вложив в вопрос все свои тревоги и надежды:

– Ты можешь помочь мне?