– Я устала от этой игры. Что-то мы все очень тихие и скучные. Не поиграть ли нам в шарады? Да, да! Давайте поиграем в шарады!

Она знала, что Аннунсиата предпочитала шарады другим играм, обожая все, что связано с актерством и переодеванием.

Все посмотрели на нее, огляделись, заинтересовались, но Берч твердо сказала.

– Уже слишком поздно. Дети перевозбудятся и будут плохо спать. Давайте лучше помузицируем или попоем.

– Да, это будет славно, – поддержал ее отец Сент-Мор, страстный любитель музыки.

Хлорис, не найдя причины возразить, сказала:

– Хорошо, давайте помузицируем. Хьюго, ты сыграешь нам что-нибудь на клавесине?..

Но Аннунсиата прервала ее, качая головой:

– Ой! Нет, нет! Я не в силах выдержать этот шум, он действует мне на нервы. Джордж что-нибудь споет нам, правда, дорогой?

– Да, мама, – сразу ответил Джордж, польщенный просьбой матери, и спрыгнул с ее коленок.

Хлорис посмотрела на хмурое лицо Хьюго и беспомощно пожала плечами, пока Аннунсиата говорила:

– Спой мою любимую песенку, Джордж, «На сладких волнах любви».

Джордж встал посреди залы, слегка сжал руки за спиной и запел перед восхищенной аудиторией. Он пел прекрасно, и только близнецы не выражали своего восторга. Арабелла безразлично уставилась в потолок и думала о лошадях, а Хьюго смотрел на Джорджа с ненавистью и мечтал о реванше.

В июньский полдень Аннунсиата вышла через главные двери и посмотрела, куда Ральф повел Златоглазку. На его лице настолько легко читались гордость и возбуждение, что Аннунсиата не смогла удержаться от улыбки. «Он так хотел, чтобы я наслаждалась этим днем, и так в этом не уверен», – думала она. Златоглазка приветственно покивала головой при виде хозяйки, нетерпеливо перебирая своими изящными бабками в быстром танце. Кобыле было уже шестнадцать лет, но она вела себя, как двухлетка, хотя ее манеры стали более эффектными. Ее темные глаза сияли, и шелковистый зеленый султан, украшавший сбрую, сильно подрагивал при каждом движении головы.

– Ты прекрасно выглядишь, дорогая! – прошептал Ральф жене. – Как королева!

Не желая портить прекрасный день, Аннунсиата сдержалась, чтобы не наговорить гадостей, а их у нее наготове было много, а просто мило улыбнулась и удобно устроилась в седле, разложив вокруг себя шелковые золотистые юбки.

Она подумала, что он беспокоится о младенце, и вспомнила, как он специально устраивал выезды и праздники для своей покойной жены, несчастной Мэри.

Держа Златоглазку за узду, Ральф подозвал Тома:

– Возьми лошадь под уздцы и отведи ее.

При этих словах Том и Аннунсиата невольно встретились взглядами, и она поспешила вперед, чтобы твердой рукой взять повод.

– Мой дорогой муж, – сказала она, – я никоим образом не калека. И далек еще тот день, когда я не смогу на своей лошади удержаться в седле.

Ральф сделал круглые глаза: шел третий месяц ее беременности, а Златоглазка вряд ли умела ходить шагом, но Аннунсиата жестко сказала, едва удерживаясь от грубости:

– Посторонись, муж! Я тебя умоляю!

Ему осталось только вздохнуть и подчиниться. Он вскочил на коня, и кавалькада двинулась вперед. Кавалькада получилась большая, потому что на праздник середины лета приехало много гостей: Кловис из Лондона, Фрэнсис Морлэнд из Тодс Ноу, семья из Нортумберлендского поместья и кузены Симондс из Блайндберда. Тетка Ральфа, Анна, вышла замуж за Сэма Саймондса, у которого было небольшое поместье в Шевиоте. Анна и Сэм давно умерли, а их сын Криспиан стал хозяином поместья. Он привез с собой двух незамужних сестер, Фрэнсис и Анну, которых представлял всем как Фэн и Нэн, и дочь Ральфа Сабину, выросшую в Блайндберде.

Многочисленные гости, одетые в праздничные наряды и с праздничным настроением, собрались на нижнем поле на окраине Хоб Мура. Это был праздник Святого Джона, и все надеялись от души повеселиться. Хозяин Морлэнда устроил для них новое интересное развлечение. Сцена радовала глаз яркими флагами, развевающимся на ветру шелком открытого павильона, приготовленного для удобства дам, цветными вожжами и попонами множества лошадей, которых водили туда и обратно среди толпы. Йоркширцы любили лошадей, и мужчины всегда устраивали состязания своих фаворитов; поэтому со стороны хозяина Морлэнда было очень мудро устроить такие скачки с призами для победителей. После скачек планировался большой праздник с танцами. На кухне давно уже горел огонь, и на всю округу распространялись вкусные запахи. На другой стороне большой дороги, совсем рядом, располагалась харчевня «Заяц и вереск», хозяин которой выкатил на поле бочки своего отменного эля, так что недостатка в горячительных напитках не должно было случиться. Он с удовольствием выставил пиво по вполне умеренной цене, ожидая удачной торговли, особенно вечером. Для тех, кто не проявлял внимания ни к женщинам, ни к лошадям, тут же на арене, которая находилась позади харчевни, были устроены петушиные бои.

Толпа с громким одобрением приветствовала Морлэндов: Ральфа – со всей широтой их простой души, Аннунсиату – более сдержанно, хотя за красоту и близость к королевскому дому ее любили не меньше. Златоглазка вела себя неспокойно, пугаясь орущей и напирающей толпы, и Аннунсиата с облегчением вздохнула, когда наконец сошла с лошади, заслужив одобрительные восклицания за умелое обращение с нею.

– Думаю, им хотелось бы, чтобы ты приняла участие в скачках, – тихо сказал ей Кловис, помогая сойти с лошади.

– Три месяца назад – с удовольствием, – улыбнувшись, ответила Аннунсиата.