Ирландии, а Аннунсиате пообещал дать большой участок в Нортумберленде в номинальную аренду, чтобы она могла с прибылью сдавать его.

Аннунсиате теперь редко удавалось удобно устроиться в постели, и она спала полусидя, обложившись валиками и подушками. Она чувствовала, как будто что-то очень острое в подушках давит ей в спину. Она беспокойно приподнялась и внезапно услышала шум в прихожей. На мгновение Аннунсиата похолодела от страха, подумав о возможном появлении грабителей, но затем узнала голос Жиля. Аннунсиата позвала его, и Жиль тут же ответил:

– Одну минуту, миледи.

Он тут же появился в дверях, стараясь держаться спокойно. Жиль не принес с собой свечу, но отсвет из прихожей освещал его фигуру. Аннунсиата отодвинула полог кровати.

– Что случилось? – вполголоса спросила она. – Я слышала шум в прихожей.

Жиль очень выразительно пожал плечами, сожалея о том, что разбудил хозяйку и стараясь заверить ее в том, что шум не был вызван важными причинами.

– Пришел хозяин? – спросила Аннунсиата.

– Да, миледи. Я помог ему устроиться на ночь в шезлонге – только на одну ночь. Он думал, что так будет лучше, чем будить вас, когда вы и так плохо спите. Увы, мы вас все равно разбудили, – и Жиль отвесил очаровательно-шутливый поклон вежливого сожаления. Аннунсиата чувствовала, что за его словами скрывается более серьезная симпатия.

– Как он себя чувствует?

Глаза Жиля внезапно стали раздраженными, как будто он собирался резко высказаться, но в последний момент отказался от своего намерения.

– Немного не в себе, как принято говорить, миледи.

– Не в себе? – Аннунсиата не знала этого выражения. Жиль сразу пояснил:

– Хозяин пьян. Он выпил, его вырвало, и он вновь начал пить. Может быть, его вырвет еще раз. Простите, миледи. Думаю, ему не следовало сегодня возвращаться домой в таком виде, но раз уж он здесь, это лучше, чем шататься по коридорам. Я останусь с ним, и он не потревожит вас.

Аннунсиата вздохнула.

– Во всяком случае, я и так не могла уснуть. Спина болит. Жиль, вы не можете ненадолго оставить его и принести мне что-нибудь попить?

– Конечно, миледи. Но если у вас боль, может быть, мне позвать вашу горничную?

Аннунсиата вспомнила кислую мину Джейн Берч и покачала головой.

– Это всего лишь слабая боль. Если вы принесете мне немного эля, я скоро усну.

– Сию минуту принесу, миледи. Я останусь здесь, под дверью. Если я вам понадоблюсь, позовите тихонько, и я услышу.

– Спасибо, Жиль, – ответила Аннунсиата, и прежде, чем Жиль вышел из комнаты, они обменялись взглядами сочувственного взаимопонимания.

На следующее утро она не виделась с Хьюго. Как только он проснулся, Жиль увел его мыться и бриться, а к тому времени, как Хьюго смог предстать перед женой, у нее начались роды. Долгое время врачи и повивальные бабки спорили о том, действительно ли у нее роды, так как у Аннунсиаты не было схваток, только продолжительная, острая боль в спине. Поскольку предположительно роды должны были наступить две недели назад, причин для тревоги оказалось более чем достаточно. Пока Аннунсиата ходила по комнате, поддерживаемая двумя сильными служанками, остальные слуги убирали спальню, превращая ее в комнату для роженицы. К концу дня комната была полностью готова. Боль не утихала, и Аннунсиата, которую целый день рвало, улеглась в постель, слишком слабая, чтобы ходить, несмотря на настояния повитух.

Это произошло в понедельник, к утру вторника ситуация не изменилась, если не считать того, что Аннунсиата временами теряла сознание. Король отправил к ней своего собственного врача, который заявил, что Аннунсиату надо накормить, чтобы восстановить ее силы. Ее старательно кормили, но вся пища тут же выходила обратно. Аннунсиату мучила страшная жажда, но ее желудок не мог ничего удержать. Даже крошечные глотки молока, которыми она пыталась увлажнить пересохший рот и гортань, спустя полчаса выплескивались наружу.

Большую часть времени Аннунсиату одолевал бред. Боль уже не находилась внутри нее: она стала такой сильной, что теперь Аннунсиата сама оказалась окруженной болью и через ее прозрачную оболочку видела, как продолжается обычная жизнь мира. Она видела, как тени и солнечные пятна движутся по стенам комнаты, как приходят и уходят люди, как их лица неясно вырисовываются рядом с ней и вновь пропадают, как губы движутся, и иногда даже слышала слова: король обезумел от беспокойства за нее, как уверяли эти люди; ее муж ждет в комнате рядом, и все, что в состоянии сделать Жиль – это помешать ему ворваться в комнату. «Пьян», – прошептала она. Неожиданно вещи вокруг нее становились очень отчетливыми, она понимала все без объяснений, читала мысли людей, не нуждаясь в словах. Наступила ночь, в комнате стало темно, и Берч принесла свечи, сохраняя на лице свое обычное выражение чопорности, неодобрения и невозмутимости. Боль усилилась, отделяя Аннунсиату от внешнего мира еще прозрачным, но более плотным барьером. Она уже ничего не слышала, и периоды ее беспамятства почти не отличались от коротких моментов, когда она приходила в себя. Время от времени врачи осматривали ее, переговаривались и снова уходили. Затем рядом появилась Берч и взглянула на нее. Аннунсиата поняла, что умирает.

«Священник, я должна видеть священника», – пыталась сказать она и чувствовала, как движутся ее губы, но не знала, удалось ли ей издать хотя бы слабый звук. Она повторила, пытаясь говорить громче. Лица вокруг нее не изменились – казалось, ее не слышали. В поле зрения Аннунсиаты медленно вплыла Берч. Аннунсиата потянулась, чтобы взять ее за руку и привлечь внимание, но, к ее изумлению, она не могла шевельнуть рукой – рука не подчинялась ее приказу. Наверное, уже слишком поздно, я уже умерла. Она поймала взгляд Берч и посмотрела на нее так пристально, что горничная склонилась и спросила:

– Что вы хотите?

«Священника», – еле слышно прошептала Аннунсиата, и Берч понимающе кивнула, выпрямляясь. Аннунсиата почувствовала такое облегчение и покой, что заплакала бы, если бы у нее оставались слезы. Пришел священник, и король прислал четырех своих капелланов, которые опустились на колени рядом с