и сделал их «официальными», что означало, что женщины были обязаны надевать травяные юбки. Шорты, брюки и шаровары (естественно, те из них, что еще не превратились в лохмотья) не допускались. Сью говорила об изготовлении настоящего бального платья, как только она достаточно овладеет своим ткацким станком, и ковбойской рубахи для своего мужа, но для остальных колонистов это пока оставалось лишь отдаленной мечтой.

Музыка прекратилась, танцующие остановились, Керолайн передала свою гармошку Шорти и подошла к Роду:

– Станцуем, Родди?

– Я пригласил Сью, – ответил он быстро и правдоподобно. Он заботился о том, чтобы не приглашать дважды одну и ту же девушку и не оказывать никакого внимания замужним женщинам. Он давно дал себе слово, что в день, когда он решит жениться, он оставит свою должность мэра. Но пока он не собирался этого делать. Ему нравилось танцевать с Керолайн: она была хорошей партнершей – если не считать ее стремления вести партнера, а не быть ведомой им – но он старался не тратить много времени на общение с ней, так как она – его правая рука, его alter ego.

Род отошел и пригласил Сью. В колонии соблюдались несколько устаревшие правила вежливости, особенно во время танцев. Он повел свою партнершу и помог ей сплясать «техасскую звезду» на среднем уровне.

Позже, усталый, довольный и уверенный, что станцевал лучше всех, он отвел Сью к Биллу, поклонился, поблагодарил его и вернулся на место, которое ему всегда оставляли. Марджори с помощниками раздавала маленькие коричневые кусочки, снимая их с деревянного вертела. Он взял один.

– Пахнет хорошо, Марджи. Что это?

– Птички Мак-Нила. Это мясо молодого оленя, прокопченное и обернутое вокруг рубленого шницеля. Затем просолить и хорошо прокипятить вместе с сельдереем. Оно тебе понравится; нам оно стоило нескольких часов работы.

– Вкусно! Нельзя ли еще?

– Подожди. Еще не все получили. Какой прожорливый!

– Но мне нужно больше, чем другим. У меня тяжелая работа. Мне нужно восстанавливать силы.

– Я видела, что это за работа, сегодня после полудня, – она протянула ему еще кусочек.

– Я планировал наше будущее. Мой мозг гудел от напряжения.

– Я слышала это гудение. Оно было особенно громким, когда ты лежал на спине.

Как только она отвернулась, он схватил третий кусочек и уловил улыбку Жаклин; засмеявшись, он подмигнул ей.

– Все в порядке, Род?

– Конечно. А как ты, Джеки?

– Я никогда не была более счастливой, – серьезно ответила она.

Муж обнял ее рукой.

– Посмотри, Род, что может сделать любовь из хорошего человека, – сказал Джимми. – Когда я впервые встретил эту юную бедную девочку, она была побита, испачкана, готовила тебе еду и боялась открыть свое настоящее имя. Посмотри на нее теперь – толстая и изнеженная.

– Я толстая не в этом смысле.

– Приятная полнота.

Род взглянул на пещеру.

– Джеки, помнишь ночь, когда мы нашли ее?

– Никогда не забуду.

– И мое глупое предположение, что мы в Африке. Скажи, если бы все повторилось, ты бы хотела, чтобы я тогда оказался прав?

– Я никогда не думала об этом. Я знала, что это не Африка.

– Да, но если бы? Ты давно была бы дома.

Ее рука коснулась руки мужа.

– Я не встретила бы Джеймса.

– Да, конечно. И не встретила бы меня. И мой лучший друг избежал бы этой опасности.

– Возможно. Но я ничего не хотела бы менять. Я больше не тоскую при слове «домой», Род. Мой дом здесь.

– И мой, – подтвердил Джимми. – Знаешь что? Наша колония выросла и еще больше вырастет. Мы с Голди откроем адвокатскую контору. У нас совершенно не будет конкурентов, и мы сможем выбирать клиентов. Голди будет заниматься уголовными процессами, а я специализируюсь на разводах, и мы будем диктовать свои условия клиентам. Мы заработаем миллионы. Я куплю лимузин, впрягу в него восемь стремительных оленей и буду, покуривая большую сигару, свысока посматривать на фермеров. – Он добавил: – Я прав, Голди?

– Точно, коллега. Я сделаю для нашей конторы вывеску: «Голдстейн и Трокстон. Даем взаймы, не доводим до тюрьмы.»

– Верно. Но лучше так: «Трокстон и Голдстейн».

– Я старше. Я на два года больше изучал законы.