В бригаде Букова был машинист Игнатий Фырин. Опытный, знатный экскаваторщик, обретший себе славу на разных стройках, на выемке грунтов. Но в руднике он работал недавно. На вскрышных работах первенствовал, но, когда пошло рудное тело, здесь прежних навыков его оказалось недостаточно. И когда Буков заметил, что Фырин погрузил в самосвал неотсортированную рудную массу, он приказал шоферу опрокинуть кузов здесь же, в забое.

Раздельная сортовая добыча руды в забое со сложной геологической структурой требует от машиниста экскаватора такого же искусства, как, скажем, от пилота бомбардировщика умения проделывать фигуры высшего пилотажа, назначенные истребителю.

И когда Фырин в ярости выскочил из кабины экскаватора, Буков, благодушно улыбаясь, объявил:

— На пол-литра! Разберу и свалю за пять с половиной минут. Засекай время.

Фырин ошеломленно сказал:

— Часов нет.

— На, держи мои!

Буков не справился за обещанное время. Сказал опечаленно:

— Значит, с меня причитается.

— Осрамился на людях, — осуждающе произнес Фырин. Посоветовал: Больше не заносись.

— Не буду, — пообещал Буков.

И когда зрители разбрелись по местам, подсмеиваясь над неудачей Букова, Буков, помрачнев, сказал Фырину:

— Ты понимаешь, почему я зашился?

— Не сдюжил, и все.

— Не думал, что такая каша в самосвал повалена, на перелопачивание главное время ушло.

— Хорош, — сказал Фырин. — Значит, ты всего-навсего хотел меня обличить? Так я понимаю?

— Так, — согласился Буков.

— А пока что себя перед людьми осрамил!

— Лучше себя, чем тебя.

— Это почему же?

— Для своей пользы.

— Хочешь, чтобы я из бригады ушел?

— Отнюдь.

— Но ты меня все ж таки унизил. Хоть с глазу на глаз, а унизил.

— Правильно, — сказал Буков. — Унизил.

— Все равно что по морде дал.

— Значит, дошло, — обрадовался Буков.

— Так как же я после этого могу с тобой ладить?

— А просто! Дай сдачи?

— То есть как это? — ошеломленно осведомился Фырин. — На хулиганство толкаешь?

— Зачем? Перекрой по сортности, только и дедов.

— Вот ты какой политик!

— А ты думал…

— Хитрый!

— В обнимку со всяким не привык жить.

— А со мной не собираешься?

— С первого дня, как обставишь. При всех шапку сниму. И братский поцелуй в щечку.

— Шутишь!

— Зачем! Кто кого. По обоюдному сговору.

— Ладно, — сказал Фырин, но чтобы без официальности. Между собой.

— На одном самолюбии? И без всякой гласности.

Эта не известная никому борьба двух машинистов длилась почти три недели. И все-таки Фырин не смог превзойти выработки Букова. И однажды он признался Букову огорченно:

— Не дотянуться мне до тебя, Степан. Извелся весь. Все тянуло без перелопачивания пару лишних ковшей свалить в машину, но рука немела. От совести.

Буков протянул руку Фырину, сказал, осипнув от волнения:

— Ну, Игнат, сильный же ты оказался, самого себя пересилил! По-человечески ты меня обставил. Факт! Себя же в кулаке зажал, не дрогнул.

— Мучался, — сказал Фырин. — Думал в ночную уйти. Но не от тебя, от себя сбежал бы. Ну вот, решил начистоту. Для ясности.

— А я ведь тоже душой болел, — сказал Буков. — Осуждал себя. Вгорячах велел тогда шоферу из самосвали рудную массу вывалить. А может быть, пересортица получилась оттого, что у тебя, допустим, дома какая-нибудь беда, неприятность, и от этого рассеянно выемку вел. А я сразу накинулся, не по- товарищески. Ну, извернулся, когда твое обиженное лицо увидел. Словчил. Чтобы поправиться, что ли.

Фырин произнес задумчиво:

— Помню случай. Перебежку делал первый раз под огнем и второпях задницу горбом задирал. Так отделенный каску с себя снял и зад мне ею накрыл. Тоже был правильный человек. Не сказал, что я от страха корчусь, обшутил для бодрости.

— Я тоже правильными людьми обученный, — сказал Буков. — Ночью надо было к поврежденному на поле боя танку добраться для его ремонта. А немцы трассирующими снарядами по нему лупят. Говорю старшине: 'Давай обождем, пока огонь прекратят'. А он мне: 'Немцы дураки, нам направление, где танк стоит, подсвечивают. Удобство создают. А ты: 'Обождем'. Надо случаем пользоваться'. Ну и доползли. А он чего, старшина, опасался? Чтобы немцы окончательно танк не разбили. Поэтому и торопил. А про подсветку для бодрости тоже выдумал.

— Душевный, значит, человек.

— А как же. Человек человеку не фигурой на всю жизнь запоминается, а тем, чем он людям светит.

— Это точно, — кивнул Фырин. Помолчал, объявил: — Но все-таки я тебя через пару месяцев снова вызову.

— Можно, — согласился Буков. — Только оформим на бумаге по всем статьям. — Усмехнулся: — Я лично большой любитель на людях чествоваться.

Но Букову не довелось выполнить свое обещание Игнатию Фырину…

Миллионотонная ледовая лавина ползла с нарастающей силой, сокрушая на своем пути все. Тугоплавкий древний лед с вмерзшими в него валунами мог вторгнуться в русло горной реки, перегороженной бетонной плотиной водохранилища, питавшего всю ирригационную систему долины.

Чтобы предотвратить бедствие, надо остановить лавину, выворачивающую каменные утесы скал, словно ветхие пни. Но это невозможно. Оставалось одно: изменить направление ее движения, расчистить путь для лавины, отвести ее в глубокое ущелье, куда она бы низвергалась, разбиваясь вдребезги.

Военно-инженерное подразделение, подрывники-буровики, горняки, механики, водители были направлены на горный плацдарм, где должно было свершиться сражение с лавиной. И Буков тоже получил назначение туда. Явился он обратно на рудник, отощавший, только через месяц. Как-то смущенно, неохотно рассказывал о себе:

— Ну, погорячился излишне, может, оттого, что увидел армейских молодых ребят, хотел доказать: бывший фронтовик особо себя показать может. Подрывники раскрошили горную массу, так что только разгребай бульдозером на обе стороны. Работа все равно как на дорожной стройке, ничего особенного. Но когда лавина выползла и вроде остановилась в задумчивости: по нашей, специально для нее проложенной трассе ползти или по своему маршруту, — тут ее бомбить с воздуха крепко начали. Ну, я зашелся. Кинулся на бульдозер и начал перед ней последнюю зачистку пути производить. Потом, гляжу, напирает она своим боком на фундамент ретрансляционной телевизионной мачты, сооружение дорогое, и пошел вроде как на таран. Головная часть у лавины так вроде самоходной крутой сопки. Крупногабаритный камень, битые льдины, деревья вывороченные, всякое там намешано. На машину весь этот хлам сыплется, кабину замело, завалило, видимости никакой. Не понять — не то я на нее жму бульдозером, не то она машину волочит.