автомобиль «Линкольн». Несколько таких машин с хромированными собаками на радиаторах порою проносились по Ленинграду, и странно было думать, что человек, построивший этот прекрасный автомобиль, умер в глубокой нищете и гроб его везли на кладбище ребристые, нарочно очень плохие лошади, чтобы все видели, как не надо вступать в конфликт с сильными мира сего, особливо с такими, как Генри Форд.

И сейчас, когда Жмакин вошел в часовню, Никанор Никитич тоже рассказывал о самоубийстве талантливого итальянского конструктора моторов и о том, что секрет этого, по всей вероятности замечательного мотора погиб вместе с изобретателем. Вахтер дядя Веня, всегда сердитая, с поджатыми губами уборщица Еля, мойщицы, счетовод Анна Анфилопиевна, которую звали «Антилоповна», слушали пригорюнившись, потом поднаторевший на международных вопросах кладовщик Лошадный подытожил:

– Я так считаю, товарищ Головин, что в капиталистических странах развитие различных видов транспорта происходит хаотично, на основе конкуренции крупнейших промышленных и транспортных акул. Исключительно в погоне за прибылями и в страхе перед кризисами…

– Да, да, пожалуй, так! – торопливо согласился Головин. Он всегда очень быстро соглашался с Лошадным…

Жмакин немного еще послушал, потом пробрался к себе в алтарь, где теперь стояла его койка, немножко подремал, с полчасика, не больше, проснувшись, взглянул на ходики и опрометью кинулся во двор к Геннадию, который его уже ждал. Дежурный техник, тот самый давний неприятель Жмакина, который всегда расхаживал в желтой кожаной куртке – фамилия его была Цыплухин, – велел взять «девяносто шестьдесят два».

– Так она же бросовая машина! – возразил Геннадий. – На ней нормально заниматься совсем невозможно.

– Вам же ломать? – сказал Цыплухин. – Или вы хотите ломать новую?

И закусил лошадиными зубами свежую папиросу.

– Ладно, пойдем! – сказал Жмакин. – Не расходуй на него свои нервы, Геннадий. Со временем разберемся.

Вдвоем, как близкие друзья, они сели в кабину – Жмакин за руль, Геннадий сбоку. Вечер был тихий, ясный, теплый. Наморщив нос, Геннадий заговорил точно таким же голосом, каким говорил его инструктор:

– Итак, приступим! Прежде всего ознакомимся с рабочим местом водителя. Вот ваше рабочее место.

– Это где я задом сижу? – осведомился Жмакин, немножко поерзав на сиденье.

– Ага. Перед вами рулевое колесо – штурвал, в центре кнопка сигнала. Под правой рукой вы имеете рычаг коробки передач, слева рычаг ручного тормоза. Под ногами у вас слева педаль механизма сцепления, а правее рулевого колеса педаль ножного тормоза. Дальше вы имеете…

– Ладно, – сказал Жмакин, – теоретически я на все четыре ноги подкованный. Давай поехали.

– Чего, чего? – спросил Гена.

– Поехали, говорю, – повторил Жмакин. – У меня время ограниченное, я через две недели должен права иметь. И так, брат, полжизни псу под хвост ушло.

Геннадий немножко потянул носом. Тон у него стал жалобный.

– Ты погоди, Алеха, – попросил он. – Тут сначала автоматизма нужно добиться. Это не шуточки. Отработать нужно рабочее положение рычагов, чтобы не глядя на них…

– А ты не сомневайся! – жестко произнес Жмакин. – Я такой человек, что, если захочу, через месяц самолетом управлять буду. Во мне «горит огонь желаний», – сурово процитировал он. – Ты давай, Гена, не мешай, и порядок. Ясно? Короче, поехали!

Но Гена заупрямился.

Жалостным голосом он воззвал к жмакинской сознательности и рассказал, что машина дана Геннадию под его личную ответственность. А он так нынче в штрафниках, загоняет машины, потому что попал «в историю». И даже самую историю он хотел рассказать, но не вышло.

– У каждого, брат, своя история, – перебил Жмакин, – некогда нам нынче истории рассказывать.

– Тогда повторяй! – сурово велел Гена. – Что мы имеем перед собой?

– Мы имеем штурвал, – стараясь сдержать раздражение, сказал Жмакин. – Имеем два тормоза – ручной и ножной, имеем стартер – вот он – пупка торчит, имеем конус, иначе сцепление, имеем акселератор и рычаг скоростей – вот оно – яблочко. Так?

– А передний щиток?

Жмакин рассказал о приборах на переднем щитке. Геннадий два раза его поправил – он стерпел, хотя поправки были пустяковые. К Геннадию он не поворачивался – глядел прямо перед собой, в смотровое стекло. Геннадий велел ему плавно выжать конус и поставить первую скорость, потом вторую, наконец четвертую.

– Может, поедем? – спросил Жмакин.

– Быстрый ты слишком! – сказал Геннадий. – Меня, знаешь, сколько долбили теоретически, пока я до практики дошел? Итак, слушай, в чем заключается фактор сцепления.

Алексей смотрел перед собой и не слушал: вот по двору, виляя бедрами, прошла мойщица Люба. Вот вернулся из часовни к себе вахтер дядя Веня. Вот пробежала сердитая Еля, размахивая локотками и стуча каблучками.

Геннадий раскраснелся, с каждой минутой он говорил все увлеченнее, потом заставил Жмакина выйти из кабины и поднять капот.

– Теперь гляди сюда со всем пристальным вниманием, – приказывал он, – наклонись, не стесняйся спинку погнуть. Шоферское дело – знаешь какое? Которые себя сильно жалеют, могут попечение оставить – тогда шоферские права не про них.