— Останься, — сказал он на выдохе, еле слышным шепотом, не будучи уверен в том, слышит она его или нет. — Пожалуйста, не уходи, — его снова начал бить кашель. — Подожди до утра.

— Останусь ненадолго, — кивнула она. А потом, как мама маленькому ребенку, добавила: — Не бойся, пока я с тобой, никто тебя не тронет. Знаешь об этом?

Тень снова раскашлялся. Он закрыл глаза — всего на секунду, как ему показалось, но когда их снова открыл, луна уже села, и он был один.

Дерево исчезло, и мир исчез, и утреннего серого неба у него над головой тоже не стало. Небо теперь было цвета полуночи. И высоко-высоко у него над головой сияла и перемигивалась с небом одинокая звезда, и больше ничего. Он сделал шаг и едва не упал.

Тень посмотрел вниз. В камне были вырезаны ступени, ступени вели вниз, и были они такие огромные, будто когда-то, в незапамятные времена, их вырезали титаны и по ним ходили.

Он начал спускаться: садился, спускал вниз ноги, а потом прыгал. Все тело у него ломило, но это была хорошая боль, боль в застоявшихся от долгого бездействия мышцах, а не та, что живет в человеческом теле, которое висит на дереве, пока не умрет.

Без тени удивления он обнаружил, что одет в джинсы и белую футболку. Правда, ноги остались босыми. Нахлынуло сильное ощущение дежавю: именно эти вещи были на нем в ту ночь, когда он стоял в квартире Чернобога, и Зоря Полуночная пришла, чтобы рассказать ему про созвездие Повозка Одина. А потом сняла для него с неба луну.

И вдруг он понял, кого сейчас увидит. Зорю Полуночную.

Она ждала его у подножия лестницы. Луны в небе не было, но Зоря была сплошь залита лунным светом: на светлых волосах серебристые отблески, и одета она была в ту же самую хлопчатобумажную, с кружевами сорочку, что была на ней в ту ночь, в Чикаго.

Увидев его, она улыбнулась и опустила глаза, словно на мгновение смутившись.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил Тень.

— Как твои дела?

— Не знаю, — ответил он. — Сдается мне, что я все еще вишу на дереве и что это всего лишь очередная галлюцинация. Мне вообще начали сниться странные сны с тех пор, как я вышел из тюрьмы.

Лицо ее было залито лунным сиянием (хотя никакой луны в сливово-черном небе не наблюдалось, а теперь, когда он спустился сюда, к подножию лестницы, даже и одинокая звезда пропала из виду), и вид у нее был одновременно строгий — и беззащитный. Она сказала:

— На все свои вопросы ты можешь получить ответ, если хочешь именно этого. Но если узнаешь ответы, выбросить их из памяти ты уже не сможешь.

За ее спиной дорога раздваивалась. Ему придется решать, которую из двух выбрать — это он знал заранее. Но до того он должен сделать кое-что еще. Он сунул руку в карман джинсов и с чувством облегчения нащупал там знакомую тяжелую монету. Он вынул ее, зажав между большим и указательным пальцами: доллар со Свободой, 1922 года.

— Это ваше, — сказал он.

Тут он вспомнил, что все это время его вещи лежали у подножия дерева. Женщины сложили его одежду в тот же самый мешок, из которого достали веревки, при этом завязав горловину, а самая высокая из сестер еще и придавила мешок большим камнем, чтобы не унес ветер. И Тень вполне отдавал себе отчет в том, что на самом деле доллар со Свободой по-прежнему лежит там, в кармане, в мешке, придавленном камнем. И при этом здесь, у входа в царство мертвых, вес монеты у него в руке был ощутим и приятен.

Она взяла у него монету длинными тонкими пальцами.

— Спасибо. На нее ты дважды купил себе свободу, — сказала она. — А теперь она осветит тебе путь в те места, где тьма.

Она сомкнула пальцы, зажав доллар в кулаке, а потом встала на цыпочки и приложила его к небу, так высоко, как только смогла достать. И отпустила. И вместо того чтобы упасть, монета поплыла вверх, пока не оказалась примерно в футе или около того над головой Тени. И это не была уже серебряная монета: госпожа Свобода в зубчатой диадеме исчезла с ее поверхности. И теперь с яркого кружочка глядел на Тень безразличный лик луны, сиявшей на темном летнем небе.

Тень никак не мог взять в толк, на что он смотрит, на луну размером с доллар в футе над головой, или на луну размером с Тихий океан, до которой многие тысячи миль. А может быть, вообще все дело только в том, с какой точки ты на нее смотришь.

Он посмотрел вперед, на развилку двух дорог.

— Какую мне выбрать? — спросил он. — Которая из них безопаснее?

— Выбери одну, и другая будет тебе заказана, — ответила Зоря Полуночная. — Но безопасных путей не существует. Которой дорогой ты пойдешь — дорогой тяжких истин или дорогой приятной лжи?

— Истин, — сказал он. — Я слишком далеко зашел, чтобы слушать ложь.

Вид у нее сделался печальный.

— Тогда тебе придется заплатить цену, — сказала она.

— Я заплачу. Что это за цена?

— Имя, — сказала она. — Твое настоящее имя. Тебе придется отдать его мне.

— Как?

— Вот так, — сказала она и положила ему на лоб свою тонкую изящную руку. Он почувствовал, как ее пальчики гладят его кожу, а потом они проникли под кожу, сквозь череп, и он ощутил, как они ушли в самый центр его головы. Потом — щелчок, который раздался у него в голове и отзвуком пробежал по хребту. Она вынула руку. На самом кончике указательного пальца у нее горел язычок пламени, как от свечки, но только свет от пламени шел куда более яркий, фосфорно-белый.

— Это и есть мое имя? — спросил он.

Она сомкнула пальцы, огонек исчез.

— Было, — сказала она, вытянула руку и указала на ту дорогу, что справа.

— Вот сюда, — сказала она. — Теперь только сюда.

Безымянный, залитый лунным светом, Тень пошел по правой дороге. Когда он обернулся, чтобы поблагодарить ее, позади никого не было, только тьма. Ему показалось, что он сейчас где-то глубоко- глубоко под землей, но, подняв голову вверх, он увидел в кромешной темноте крохотный лунный лик.

Потом был поворот.

Если это и есть загробная жизнь, подумал он, то больше всего она напоминает Дом-на-Скале: гибрид диорамы и ночного кошмара.