и не страдал от ощущения надвигающегося необратимого конца.
Это отношение к жизни настолько отличалось от принятого в Диаспаре, что практически выходило за пределы понимания Элвина. Почему следует смиряться со смертью, когда ее можно было преодолеть, прожить тысячу лет и, перепрыгнув через века, начать все заново в мире, который был сотворен при твоем участии? Он был полон решимости прояснить эту загадку, как только у него появится шанс откровенно поговорить о ней. Элвину было трудно поверить, что Лис сделал выбор по своей воле, зная об имеющейся альтернативе.
Частичным решением загадки для него явились дети, эти маленькие существа, бывшие для него столь же незнакомыми, как и прочие животные Лиса. Немало времени провел он среди детей, наблюдая за их играми, и наконец был принят ими как друг. Иногда ему казалось, что они вообще не люди — так чужды были ему их поведение, их логика и даже их язык. Не веря своим глазам, он смотрел на взрослых и спрашивал себя: возможно ли, чтоб они развились из этих необычайных существ, проводивших большую часть жизни в своем собственном мире.
И тем не менее, озадачивая его, дети пробуждали в его сердце никогда не изведанное ранее ощущение. Когда они — впрочем, довольно редко — разражались слезами полной безнадежности и отчаяния, их крошечные горести казались ему более трагичными, чем долгое отступление Человека после утраты Галактической Империи. Это было нечто слишком грандиозное и удаленное для того, чтобы вызвать сопереживание, а хныканье ребенка пронзало самое его сердце.
Элвин познал в Диаспаре любовь; но здесь он постиг нечто равно драгоценное, без чего сама любовь не могла бы придти к своему высшему итогу, вечно оставаясь незавершенной. Он постиг нежность.
Если Элвин изучал Лис, то и Лис изучал его и не был им разочарован. На третий день его пребывания в Эрли Серанис предложила Элвину отправиться в глубь страны, чтобы увидеть и другие ее части. Это предложение он принял сразу
— но с условием, что не будет ехать верхом на одном из животных-скакунов.
— Могу заверить тебя, — сказала Серанис с необычным для ее речей проблеском шутливости, — что здесь никто и в мыслях не имеет рискнуть одним из своих драгоценных животных. Поскольку это исключительный случай, я организую транспорт, в котором ты будешь чувствовать себя по-домашнему. Твоим проводником будет Хилвар. Но, конечно, ты можешь отправиться куда пожелаешь.
Элвин засомневался, так ли это на самом деле. Ему казалось, что если он попытается вернуться к холмику, с вершины которого он шагнул в Лис, то возникнут какие-нибудь возражения. Однако сейчас это его не беспокоило, — он не торопился вернуться в Диаспар и, в сущности, мало размышлял на эту тему после первой встречи с Серанис. Жизнь здесь была так интересна и необычна, что он был ею пока вполне доволен.
Он оценил жест Серанис, предложившей ему в спутники своего сына. Впрочем, Хилвар, несомненно, был должным образом подготовлен к тому, чтобы предотвратить любые из подстерегавших Элвина опасностей. Надо сказать, что Элвин не сразу привык к Хилвару. И причина этого могла бы показаться последнему обидной. В Диаспаре физическое совершенство было столь всеобщим, что личная красота не имела никакой цены; люди обращали на нее внимания не более, чем на воздух, которым они дышали. Не так обстояло дело в Лисе, и для характеристики Хилвара наиболее лестным прилагательным было бы слово «симпатичный». По меркам Элвина Хилвар был откровенно некрасив, и какое-то время он сознательно избегал его. Если Хилвар и знал об этом, то не подавал виду, и вскоре его добродушное дружелюбие разрушило все преграды. Настало время, когда Элвин настолько привык к широкой, чуть скошенной улыбке Хилвара, к его силе и доброте, что не расстался бы с ним ни под каким видом. Он едва мог поверить, что некогда находил его непривлекательным.
Они покинули Эрли на заре, на небольшом глайдере, который был устроен, по-видимому, по тому же принципу, что и доставившая Элвина из Диаспара машина. Он парил в воздухе в нескольких сантиметрах от почвы и, хотя направляющий прут отсутствовал, Хилвар объяснил Элвину, что глайдеры могут перемещаться только по предписанным маршрутам. Все населенные пункты были соединены друг с другом подобным образом; но за время пребывания в Лисе Элвину не довелось видеть других глайдеров.
Хилвар затратил немало усилий на организацию этой экспедиции и, по-видимому, предвкушал ее не меньше, чем Элвин. Он спланировал маршрут в соответствии с собственными интересами. Хилвар был страстным натуралистом и надеялся обнаружить в сравнительно малонаселенных районах Лиса, которые они должны были посетить, новые виды насекомых. Он намеревался направиться к югу, насколько машина сможет их довезти, а остаток пути следовало идти пешком. Не вполне сообразив, что из этого следует, Элвин не возражал.
У них в пути был товарищ — Криф, наиболее примечательный из всех любимцев Хилвара. Когда Криф отдыхал, его шесть невесомых крыльев складывались вдоль тела, блестевшего сквозь них подобно скипетру, усыпанному самоцветами. Но стоило его побеспокоить — и он взмывал в воздух, окутанный радужными мерцаниями и слабым жужжанием невидимых крыльев. Хотя огромное насекомое подлетало на зов и иногда даже выполняло простые приказы, оно было почти лишено разума. Но все же оно, безусловно обладало собственной личностью и по какой-то причине с подозрением относилось к Элвину, чьи попытки завоевать его доверие всегда кончались ничем.
Для Элвина путешествие по Лису было воплощением иллюзорной мечты. Машина бесшумно, как призрак, скользила вдоль бескрайних равнин и петляла по лесу, нигде не сбиваясь с невидимой трассы. Она перемещалась примерно вдесятеро быстрее спокойно идущего человека: редко кому-либо из обитателей Лиса требовалась большая спешка.
Они миновали много сел, некоторые из которых размерами превосходили Эрли, но в основном были построены по тому же образцу. Элвин с интересом отмечал тонкие, но вполне заметные различия в одежде и даже в физическом облике, проявлявшиеся при переезде из одной общины в другую. Цивилизация Лиса слагалась из сотен различных культур, каждая из которых вносила в целое свой особый вклад. Глайдер был загружен изрядным количеством наиболее известного продукта Эрли — небольшими желтыми персиками, которые Хилвар раздавал на пробу и которые с благодарностью принимались. Он часто останавливался поболтать с друзьями и представить им Элвина. Тот не уставал поражаться вежливости, с которой все, узнав, кто он такой, тут же переходили на устную речь. Это должно было вызывать у них затруднения, но насколько он мог судить, они всегда подавляли искушение перескочить на телепатию, и Элвин никогда не ощущал себя вне разговора.
Самую длительную остановку они сделали в маленькой деревушке, почти скрытой в море высокой золотой травы; ветерок колыхал над их головами, казавшиеся живыми, кончики стеблей. Когда они зашагали через траву, то бесчисленные стебли стали одновременно клониться — точно волны накатывались на них. Сперва это даже слегка беспокоило — Элвину странным образом чудилось, будто травы сгибаются, чтобы посмотреть на него; но потом он стал находить это постоянное движение успокаивающим.
Элвин вскоре обнаружил причину остановки. В небольшой компании, собравшейся еще перед тем, как глайдер въехал в село, находилась застенчивая смуглая девушка — Ньяра, как ее представил Элвину Хилвар. Юноша и девушка явно были очень рады увидеться вновь, и Элвин ощутил зависть к их счастью. Хилвар откровенно разрывался между своими обязанностями сопровождающего и желанием остаться с Ньярой наедине. Элвин вскоре освободил его от этого затруднения, отправившись посмотреть окрестности. В деревушке глядеть было особенно не на что, но он не торопился.
Когда они снова двинулись в путь, Элвин не замедлил задать Хилвару множество вопросов. Он не мог представить себе природу любви в телепатическом обществе, и, выждав для приличия, затронул эту тему. Хилвар охотно пустился в объяснения, хотя Элвин подозревал, что заданный им вопрос заставил его друга прервать долгое и нежное мысленное прощание.
В Лисе, судя по всему, любовь начиналась с мысленного контакта; могли пройти месяцы и годы прежде чем пары встречались в действительности. Таким образом, не оставалось места для ложных впечатлений и обоюдных обольщений. Двое, сознания которых были взаимно открыты, не могли иметь тайн друг от друга. При попытке скрыть что-либо партнер сразу узнал бы об этом.
Только весьма зрелый и уравновешенный рассудок мог позволить себе такую честность; только
