быть, в знак примирения, — вспрыгнул в седло мотоцикла, завел его и, помахав мне рукой, умчался.

Мы свернули с шоссе и сразу же провалились по пояс в рыхлый снег. Подполковник Оленин шел справа от меня и, выбираясь из кювета, кричал что-то, должно быть, ругался, досадуя на буран, на заносы, на невидимые в темноте снежные западни. Не отставая, ползли за нами связные. Ефрейтор Чертыханов, опережая меня, вымахнул на бровку с твердым скрипучим настом ветер, проносясь, слизал с нее снег.

— Давайте руку! — крикнул он мне.

— Сам выберусь! — крикнул я в ответ, едва различая его в темноте.

Темнота казалась живой, осязаемой, свирепо расходившейся, подобно океану, застигнутому штормом; она окружала со всех сторон, секла по лицу, по глазам жгучей крупой, валила с ног. Свет фонариков бессильно тонул в ней, не достигая наста, лишь заметно было, как в розовых лучах вихрились снежинки.

— Надо держаться поближе друг к другу, — наклоняясь к моему уху, сказал Оленин. — Можем потеряться!

— Расстояние небольшое, — ответил я. — Скоро железная дорога.

Начались кусты. Снег в них стал глубже, но ветер тише, словно налетал он на какую-то преграду и замирал. Вскоре мы уперлись грудью в белую стену. Это была насыпь. Попробовали взобраться, но тут же вернулись: подъем был слишком крут.

— Боюсь, не возьмут его танки, — сказал Оленин. — Да и от моста далековато. Пройдем еще немного.

Мы двинулись вдоль насыпи, отыскивая более пологий откос для въезда. Шли вперед, возвращались, Оленин то и дело поднимался на кручу и тут же спускался, обеспокоенный: нет, не то… Наконец ноги нащупали вставший поперек нашего пути невысокий занесенный снегом вал. Должно быть, когда-то здесь проходила полевая дорога через насыпь. Подполковник обрадовался.

— Нам, кажется, повезло, капитан! — крикнул он весело и толкнул меня плечом. — Эту горку мы возьмем. И работа потребуется небольшая. Зови бойцов, пускай погреются. А мои ребята займутся оборудованием моста. Пойдем взглянем, что творится наверху.

Я послал связных на дорогу: от каждой роты по взводу с лопатками сюда; танкисты покажут, что надо делать.

Вверху, на насыпи, ветер дул беспрепятственно, упругой темной стеной, и мы низко пригнулись, чтобы не упасть. Полотно было занесено, шпал не видно, лишь кое-где слабо мерцали рельсы. Я тронул Оленина за рукав.

— Меня, знаешь, что тревожит? Поезда. Надолго займем перегон…

— А что делать? — крикнул комбриг в ответ. — Я послал на станцию человека предупредить начальника о нашей переправе. Постараемся как можно скорее. Тут где-то должны быть штабеля шпал — на случай ремонта пути. Без них мы можем завязнуть на этом берегу до утра.

Чертыханов тотчас предложил свои услуги:

— Разрешите мне поразведать насчет шпал?

— Давай, ефрейтор, действуй, — сказал Оленин. — Они должны быть и на этой стороне реки, и на той.

Не прошло и минуты, как отдалился от нас Чертыханов, впереди раздался окрик, а вслед за окриком прозвучал выстрел. А еще минуту спустя, вверх, во вьюжную темень взвилась ракета. Последовала короткая, как бы предупреждающая пулеметная очередь. Пули просвистели вдоль полотна. И я и Оленин метнулась под откос, увязая в сугробе.

— Уж не ефрейтора ли подстрелили? — спросил комбриг. — Очумели совсем! По своим бьют.

— Его не подстрелишь, — возразил я неуверенно и, приподнявшись, выглянул наверх. По снегу между рельсов кто-то полз по-пластунски, отдуваясь и бормоча ругательства. Я тихо окликнул: — Прокофий, ты?

— Я, товарищ капитан.

— Тебя ранили?

— Как бы не так! — Он перевалился через рельс и скатился к нам. — Черта с два получим мы шпалы! У моста нашу охрану пушкой не прошибешь. Стоит сделать неосторожный шаг — пулю в лоб влепят, как по нотам. И даже не извинятся.

— Надо дать им знать о себе, — сказал я. — Иначе они нас не подпустят.

Пока мы раздумывали, как быть, люди, охраняющие мост, двигались к нам навстречу, намереваясь, видимо, проверить, не диверсанты ли к ним подбираются. Шли трое. Они осторожно ступали по полотну, придвигаясь к нам все ближе и ближе, и когда поравнялись, подполковник Оленин громко сказал:

— Что же вы стреляете?

Трое замерли.

— Кто такие? Что вам тут нужно? — спросил один. Второй пояснил более мирно:

— Приказано стрелять без предупреждения. Мало ли кто шляется тут по ночам.

Мы назвали себя.

— Вставайте и выходите сюда.

Мы выбрались из укрытия.

— Руки вверх! Идите вперед. Не оглядывайтесь. При первой попытке к бегству — стреляем.

Мы прошли с поднятыми руками метров пятьдесят. Прокофий, покосившись налево, заметил во тьме заметенные снегом штабеля шпал и воскликнул не без торжества:

— Товарищ подполковник, вот они, шпалы-то!

— Значит, живем, ефрейтор! — отозвался Оленин.

— Разговоры прекратить! — тут же последовал повелительный окрик.

Не доходя до моста несколько шагов, мы остановились, и боец из охраны, подбежав к будочке, стоящей у въезда на мост, что-то кому-то доложил, приотворив дверцу. Из будочки, застегивая на ходу шинель, вышел человек и, оглядев нас, велел опустить руки, пригласил к себе. В будочке было тесно и тепло: топилась железная печурка. Лейтенант, командир розы, охранявшей мост, неулыбчивый молодой человек, проверив наши документы, сделал выговор:

— Это объект стратегического значения. Не будь моста, Тула давно бы задохнулась. Гитлер издал специальный приказ захватить эти переправы. Сам Гитлер! Значит, понимает их значение… Как же мы должны его охранять! А вы, словно маленькие, ночью, на мост, без спроса… — Он стал звонить кому-то и, выяснив обстоятельства, сказал, обращаясь к командиру бригады: — Можете действовать, товарищ подполковник. При вас будет находиться сержант Платонов.

— Это я, — представился обладатель повелительного голоса.

— Проведи товарищей командиров, — сказал неулыбчивый лейтенант.

Ветер гудел в переплетениях металлических ферм; задувал он и с боков, и сверху, и снизу; в промежутки между шпалами видна была застывшая, засыпанная снегом река.

— Осторожней, товарищи, — предупредил провожатый. — Идет поезд. — Он прислонился спиной к железной перекладине, одной рукой обнял стояк, другой прикрыл лицо. Мы сделали то же самое. — Держитесь крепче!

Мост задрожал еще до того, как на него вкатился состав. Потом нас обдало дымом и искрами от паровоза, оглушило грохотом металла. Мост гулко содрогался и как будто стонал под тяжестью груза, мы чувствовали, как он трепетал каждым своим упором. Поезд ушел в Тулу на помощь нашим полуокруженным войскам.

Сопровождавший нас сержант, кивнув вслед последнему вагону, сказал словно бы по глубокому секрету:

— Каждый состав, который здесь проходит, надо проверять самым строжайшим образом, хотя и на паровозе и в вагонах следуют наши люди. Совсем недавно, неделю назад, ночью, вот так же проследовал