армии Ганзы. У одного нос и рот были прикрыты дефицитнейшим респиратором, а второй, пытаясь хоть как-то перекрыть доступ пыли, дышал через платок, зажатый в кулаке.

— Я думал потолок… кх… обрушится и завалит все, к чертовой… кх… матери, — покашливая произнес худощавый человек в погонах майора, осматривая развороченную герму и остатки тележки.

— Странно, что эта байда вообще с места двинулась, — проговорил, чуть гнусавя, второй, со знаками различия полковника. — Видал умника, который ее сварганил?

— Нет.

— Не много потерял. Я вот не только видел, но и знаю, сколько он грибов выкуривает каждый день. Короче, псих реальный. Когда мне его показали, сначала думал, это Бобров прикалывается: отыскал какого-то бомжа-шизофреника и выдает за новоявленного Кулибина. На первый взгляд ему давать в руки что-то сложнее кирпича просто бессмысленно.

— Серьезно? А мне… кх… рассказывали, что такие хреновины придумывает!

— Вот-вот. Яйцеголовые наши третий год пытаются понять, как у него так получается. Самое забавное, ничего толком объяснить не может. Мычит чего-то и каракули всякие рисует, а дай в руки паяльник — любую микросхему смастерит. Инженеры как-то попробовали один его агрегат повторить — хрен там! Вроде все так же сделали: каждый болт на том же самом месте, все подогнано до миллиметра. Однако у него работает, а у них нет.

— Так пусть… кх… тоже грибочками побалуются авось получится.

— Помрут от дозировки. Он же целыми горстями выкуривает. Врачи давно удивляются, как сам еще в растение не превратился. Все ждут, когда наконец окочурится, чтоб в трупе поковыряться.

— А без допинга что, совсем ноль?

— Думает медленнее, а еще жалуется на помехи при связи с астралом… Космонавт, мать его… Так, хватит. Это секретная информация и гостайна, как ни крути, и так уже лишнего сболтнул. Короче, нашего разговора не было.

Майор понимающе кивнул и отвернулся к растерзанным воротам, из-за которых доносилась беспорядочная пальба автоматов, гудение огнемета, женские вопли, отрывистые команды и забористый мат: штурм Комсомольской-радиальной шел полным ходом. По мере удаления в противоположный конец платформы звуки боя становились глуше, но все больше походили на увертюру к адской симфонии. На слух можно было предположить, что в данный момент идет схватка за эскалатор — фактически самый важный этап операции и самое слабое место плана по захвату станции. Любая атака там могла запросто захлебнуться. Защитникам ничего не стоило утопить нападающих в крови, даже если численный перевес не в их пользу. А тогда взять их можно будет только длительным измором. Зато, если удастся пробиться через бутылочное горлышко эскалатора и открыть герму, соединяющую две Комсомольских, радиальную можно считать окончательно завоеванной. Останется лишь зачистить, добить раненых и рассортировать пленных, среди которых могли оказаться непричастные к делу торговцы и транзитники.

Полковник угрюмо рассматривал останки часовых, стоявших у ворот в момент взрыва. О том, что в недавнем прошлом это были люди, красноречиво свидетельствовали лужи крови, растекавшиеся по полу, в которых были перемешаны в кашу внутренности, куски мяса, кости и лоскуты камуфляжа.

С противоположного торца станции раздался монотонный стук тяжелого пулемета. Грохот длинной очереди словно проглотил все остальные выстрелы. Офицеры обменялись понимающими взглядами — звук не предвещал штурмовой группе ничего хорошего. Одного залпа, сделанного в нужный момент, достаточно, чтобы сократить количество атакующих наполовину. Крупнокалиберный пулемет вновь подал голос, а когда стих, со станции больше не раздалось ни единого выстрела.

— Чего и следовало ожидать, — прокомментировал помрачневший полковник, не разделявший иллюзий командования о легкой победе.

В клубах пыли, еще не успевшей осесть после взрыва, проступили темные силуэты. Спустя секунду показались два штурмовика. Один поддерживал другого, едва волочившего ноги. Когда пара подошла ближе, стала видна наполовину оторванная рука, болтающаяся на сухожилии, остекленевший взгляд раненого и перекошенное ужасом лицо его поводыря. Следом возник еще один солдат, волоком тянущий по полу нечто напоминавшее мешок, который при ближайшем рассмотрении оказался залитым кровью телом. Бронежилет на груди был разорван, в дыре проглядывали острые обломки ребер и комок пока еще бьющегося сердца. Солдат тащил умирающего с остервенелым рычанием — похоже, тот был другом или родственником. После них на полу оставалась широкая красная полоса. Вскоре из пылевого тумана материализовался третий раненый. В отличие от предыдущих, этот шел самостоятельно. Шатаясь из стороны в сторону, боец медленно брел в сторону Ганзы. Левая рука его все еще сжимала рукоять автомата, ствол которого, дребезжа, волочился по полу. Правой штурмовик держался за плечо. Пуля калибра 12.7 пробила бронежилет и засела в теле. Кровь толчками вытекала из раны и струилась между пальцами.

Оба офицера уже поняли, что успех операции висит на волоске. Коммунисты сумели организовать вторую линию защиты, в которую, очевидно, и уперлись нападавшие. С ходу захватить станцию не удалось, и теперь тактическое преимущество в виде тщательно подготовленных позиций для обороны оказалось на стороне Красной ветки.

Вскоре послышался гулкий топот армейских ботинок. В клубах дыма и пыли возникла фигура еще одного штурмовика. Он бежал размашистыми шагами и явно не походил на раненого. Массивный шлем покрывали пятна копоти, а щит испещрило вмятинами от пуль и забрызгало кровью. Подбежав к офицерам, солдат молниеносно отдал воинское приветствие и выпалил:

— Из «Утеса» лупят, — в доказательство он выставил вперед щит, в левом углу которого зияла дыра величиной с кулак, а после добавил: — Еле ноги с эскалатора проклятущего унесли. Если опять полезем, то ляжем все. Разрешите обратиться?

— Разрешаю, — кивнул полковник.

— Может, их там, внизу, гранатами задавить?

— Никаких гранат! — в один голос воскликнули офицеры.

— Кому в дурью башку такая идея стукнула? Ты соображаешь, кретин, что половина твоих гранат взорвется на ступеньках, не долетев до низа? А теперь подумай, что там останется? Эскалатор необходим в рабочем состоянии! Как тогда вообще вниз пройти? Ты, что ли, его починишь? — излил полковник свой гнев на бойца, а потом проворчал: — Ждите!

Боец кивнул и с той же поспешностью умчался обратно. Блицкриг грозил обернуться войной на истощение. Хотя даже при таком раскладе преимущество осталось бы на стороне Ганзы, катастрофические потери людей и ресурсов были абсолютно неприемлемы. Поэтому приказ главнокомандующего звучал однозначно: взять Комсомольскую с ходу и любой ценой. В случае неудачи полковнику оставалось одно: погибнуть, лично возглавив последнюю попытку штурма.

— Вот же идиоты… Вся надежда: Скиф и Упырь, — пробормотал уныло майор.

— Но мы и тут еще повоюем… Ты знаешь, чем мы от Тамерлана отличаемся? — спросил полковник, и глаза его блеснули. — Ничем!

Ирина то и дело вскакивала и подбегала к двери своей камеры, прижимаясь ухом к стылому дереву: «Идет?.. Его шаги?..». И всякий раз, без сил уронив руки, отходила, едва сдерживая слезы досады, опускалась на матрас и закрывала глаза. Потом ей снова чудились шорохи в коридоре, но это было биение ее собственного сердца, отдающееся в ушах. Кирилл обещал подойти утром, к завтраку, но уже миновал ужин, а его все не было. Тюремщик грубо пихнул ей миску с холодным варевом и посмотрел особенно пристально:

— У-у, тварюга, радуешься небось… — злобно пробормотал он, поворачиваясь, чтобы уйти.

Это особенно встревожило девушку, потому что предположить, чему же она могла радоваться, не получалось никак. Ирина уже прочла всю гамму чувств: от предвкушения чуда освобождения и радостного ожидания своего спасителя до яростной ледяной злобы на себя, на Кирилла, на весь мир.

Конечно, надо отдать Кириллу должное: Зорин делал все, чтобы окружить свою будущую жену хоть каким-то комфортом. В камере теперь всегда горела свеча, а утром девушку отвели в умывалку, где был душ. Наконец-то она смогла, хотя и едва теплой водой, но зато с мылом, как следует отскрести с кожи грязь, которая уже давно скатывалась под пальцами в противные черные катышки. Расчесывая волосы и встряхивая головой, чтобы они быстрее высохли, девушка придирчиво рассматривала себя в маленькое