права на доброту, жалость или сострадание. Потому что моя доброта и жалость могут окончиться тем, что вы все превратитесь в дурно пахнущие лужицы разлагающихся кровяных телец. Поэтому все, что я буду требовать, вы будете выполнять беспрекословно и точно. И если для этого мне придется подвергать вас наказанию тысячу раз в день – я сделаю это. А сейчас встали и подошли ко мне.
Так закончился первый день. А утром начался ад…
Ташка ждала его в коридоре:
– Ну как?
Филипп улыбнулся. Ташка одобрительно мотнула головой и, повернувшись, пошла рядом с ним. Когда они проходили пандус, Ташка покосилась на проем отводного коридора второго уровня и скосила глаза на Филиппа. Он молча кивнул. Когда-то давно, в той, старой жизни, Ташку после очередного теста так скрутило на этом повороте, что начало рвать. Куратор предупреждал, что у некоторых могут быть подобные реакции, поэтому если кто почувствует позывы к рвоте, то ему необходимо временно перейти на внутривенное питание. Но Ташка, как обычно, отмахнулась и, тоже как обычно, получила свое. Тогда они впервые влетели на восемь единиц. Филипп взвалил Ташку на плечо и поволок в секцию, но по пути им встретился куратор и выдал по первое число. Когда они, все в блевотине после болевого удара, поднялись на дрожащие ноги, куратор сурово произнес:
– Каждый должен сам расплачиваться за свои ошибки. А помощь друга не может заключаться в том, что он делает за тебя твое дело.
– Но он же за меня не блевал, – упрямо проклокотала Ташка.
Куратор усмехнулся:
– Зато он тебя тащил.
А через две недели, когда сопровождающая их боль уже начала немного утихать (а может, они просто начали к ней привыкать), Ташка впервые пришла к нему в альков. Она деловито влезла на широкую постель, стянула с себя майку, шорты, под которыми не оказалось ничего, и, сверкнув курчавым треугольником внизу живота, уселась напротив него, раскинув ноги в довольно развязной позе:
– Ну чего уставился? Куратор же сказал, что, если мы не хотим, чтобы ЭТО атрофировалось, рецепторы надо тренировать.
Филипп насупился:
– Если только ради этого, то найди кого-нибудь еще.
Ташка сердито сверкнула глазами, потом вымученно улыбнулась:
– Вот глупый, не хочу я никого другого. Фил, мне нужен ты. Понял?
Для Филиппа это был первый опыт, но Ташка, которую он считал этакой опытной светской львицей, тоже показалась ему какой-то скованной и даже немного испуганной. Во всяком случае, когда он, с пунцовым от смущения лицом, наконец-то проник (с ее помощью) куда следует, то, заглянув в – лицо Ташке, увидел, что у нее между бровей собралась напряженная морщинка, а нижняя губа прикушена, будто она опасалась боли и того, что не выдержит и закричит.
Когда все закончилось и он осторожно сполз с нее, очень смущенный тем, что остатки его семени измазали ей весь лобок и бедра, Ташка несколько мгновений еще лежала неподвижно, а потом как-то обмякла и, подтянув колени к животу, свернулась калачиком, повернувшись к Филиппу спиной. Некоторое время они лежали неподвижно, и Филипп тихонько разглядывал Ташкину обнаженную спину, выпирающие позвонки, острые лопатки, длинную изящную шею, нежные, слипшиеся волоски на ней, потом пододвинулся и коснулся губами нежной кожи между лопатками. Ташка замерла. Филипп поцеловал ее еще раз, потом еще, в шею, в плечи, в немного развернувшийся в его сторону подбородок, в щеку, в губы… Ташкино дыхание стало прерывистым, а Филипп все целовал и целовал ее в грудь, в живот, в остро пахнущие волосики лобка, опять в грудь, и тут Ташка как-то тихо простонала и, извернувшись под ним, сама будто бы наездилась на его вздыбленное естество. Затем вскинула ноги и, упершись пятками в его поясницу, резким движением загнала его жезл на всю глубину, потом еще, еще, еще…
Когда они наконец оторвались друг от друга и Филипп, восстановив дыхание, обессилено замер слева от Ташки, она вдруг повернулась к нему и, прижавшись к его руке и бедру грудью и животом, впилась Филиппу в губы долгим и страстным поцелуем. А когда оторвалась, то улыбнулась и тихо произнесла:
– Спасибо…
Филипп растерянно промолчал, не сразу сообразив, что ответить. А когда нужные слова наконец пришли ему в голову, Ташка уже спала, закинув ногу ему на живот и по-детски распустив губы.
После того вечера они стали жить вместе, а сама Ташка стала гораздо спокойнее…
Когда они ввалились в свою секцию, там было почти пусто. Только куратор сидел за терминалом и что- то просматривал. Страницы мелькали на экране с такой быстротой, что, казалось, ничего различить было невозможно. Но Филипп уже почти автоматически слегка напрягся и через пару секунд понимающе кивнул. Похоже, куратор искал метеоинформацию.
– Посмотрите на сайте kosmeteo.canadin.com, по-моему, там лучшее из того, что я накопал.
Куратор благодарно кивнул:
– Спасибо, – и добавил после короткой паузы: – Слышал, поздравляю.
Филипп кивнул в ответ. Они с Ташкой дошли до своего алькова и забрались внутрь. Ташка тут же стянула с себя одежду и растянулась во весь рост. Нет, они не собирались немедленно заняться любовью, просто ей нравилось валяться нагишом. Филипп тоже стянул футболку и повалился рядом. Несколько минут они молча лежали, потом Ташка перевернулась на живот и повернула лицо к Филиппу:
– Как ты думаешь, когда будет последнее испытание?
Филипп пожал плечами:
– Не знаю. Видишь, куратор копается в метеосводках, так что, возможно, скоро.
– А ты не боишься?
Филипп помолчал, вспомнив дни, когда каждый шаг, каждый вздох давались с такой болью, что казалось, будто кости внутри наполнены раскаленным свинцом, вместо крови по венам течет серная кислота, а в легких вместо воздуха плещется иприт, когда каждая ошибка в любом тесте – неверно высчитанный в уме результат, неправильно нажатая клавиша, пропущенный мяч или невыполненное подтягивание – награждалась еще большей болью, и с легкой улыбкой тихо ответил:
– Нет.
А наутро куратор поднял их в четыре часа и ровным голосом, в котором, однако, чувствовалось напряжение человека, изо всех сил старающегося убедить всех, но в первую очередь себя, в том, что никакого волнения нет и в помине, приказал:
– Обувь не надевать. Личные вещи не брать. Одежду – по желанию. Двигаемся к шестому тамбуру.
Сзади кто-то ахнул и сдавленно пробормотал:
– Последнее испытание.
Куратор молча развернулся и первым шагнул на выход.
Когда они остановились у высоких двустворчатых ворот, через которые когда-то очень давно, в прошлой вселенной, вошли в «Гнездо», куратор повернулся к ним, окинул их лица медленным взглядом, задержавшись на каждом по несколько секунд, и тихо заговорил:
– Это – последний тест. Задание: вы должны пройти по маршруту протяженностью сорок километров. На маршруте вам необходимо отыскать десять контрольных точек. Отметки выглядят вот так. – Куратор показал на невысокий столбик серо-голубого цвета, с легким жужжанием выросший из пола, после того как он что-то нажал на своем наручном пульте. – При обнаружении данной отметки необходимо коснуться своим браслетом верхнего контакта. Эта операция разомкнет замок браслета, и вы сможете его снять. Браслет необходимо принести обратно. – Куратор нажал на пульт, столбик исчез. – Температура снаружи – минус сорок два по Цельсию. Снег. Вьюга. Скорость ветра пятнадцать – двадцать метров в секунду, порывы до тридцати пяти. К десяти утра ожидается повышение температуры до минус тридцати восьми и усиление ветра до тридцати метров в секунду. – Куратор еще раз обвел всех взглядом. – Вопросы?
Некоторое время все молчали, потом Филипп, которого неожиданно для него самого все уже какое-то время считали лидером группы, тихо спросил:
– Контрольный срок прохождения маршрута?
– Не ограничен.
– Мы должны отыскать все контрольные отметки?