каждые 20 лет радикально переписывают, наверно опять настало время.
Но читать в массовом порядке не будут, напрасные надежды.
paganinisetter
Я тут наговорила скептического, но мне претит, когда королю заранее кричат, что он одет великолепно, еще не зная, в чем он выйдет:)
http://borisakunin.livejournal.com/94544.html? thread=41251408#t41251408
Но будем же справедливы: Был бы госзаказ — писал бы Николай Стариков, он-то давно 'объявил войну Англии', а панацеей считает Путина. Оно надежнее, это не Акунин, от которого можно ждать вообще любых сюрпризов. Так что не рубите с плеча:)
sirin21
Вы правы, 'История России' от Акунина стократно лучше 'Истории России' от Старикова (у которого уже есть пяток исторических сочинений, я их все читал).
Скажу больше, недавний разговор Путина о том что нам нужна 'История России' просто обязывало кого-то из либералов представить свою. А лучше Акунина никто не справится.
Просто жаль что такой талантливый человек так расходует свои силы…
degabriak
Ваша просьба о том, чтобы оба родителя были стопроцентно русскими, а не всякими там понаехавшими вроде вашего покорного неправильны. Простите меня за резкость.
Такого понятия 100 % русский — нет. Мы же не японцы, которые провели жизнь в 200 летней изоляции или евреи, которые якобы, по нынешней моде, должны блюсти свои гены в неприкосновенности. Ага. А откуда в Израиле взялись темнокожие — иудеи и азиаты — иудеи?
Я плохо знаю тему, но кажется и Шведы какую-то чистоту нации пытались неуспешно блюсти.
Спросите совета про поиск стопроцентных русских у генетиков.
Подумайте логически.
Весь двадцатый век сопровождался переездами огромного количества людей, многочисленных национальностей по всей России. Соответственно, по дороге женились, рождали детей и ехали дальше.
Откуда Вы, например, взялись в Москве? В результате всероссийской миграции. Совершенно русский писатель. А если предок двух русских нынешнего поколения в прошлом Ганнибал?
Если гены 'русских' по материнской линии — это уже материал для исследования.
Уточните, пожалуйста, эту часть исследования с генетиками.
Цыпленок и паровоз (Про Шварца)
25 марта, 9:58
Евгений Шварц во всех своих измерениях знаком мне с самых ранних лет, и я знаю его так, как можно знать себя самого. Со своей уверенной и вместе с тем слишком внимательной к собеседнику повадкой, пристально взглядывая на него после каждого слова, он сразу выдает внимательному наблюдателю главное свое свойство — слабость.
Это я без кавычек привел цитату. Так, в третьем лице, пишет о себе сам Шварц.
Я только что прочитал две книжки — воспоминания и дневники Шварца — и понял, что люблю его еще больше, чем думал.
Записки у него поразительно интересные, притом что Шварц писал для себя и не пытался быть занимательным. Наоборот: очень старался
«Чтобы совсем избавиться от попыток даже литературной отделки, я стал позволять себе всё: общие места, безвкусицу. Боязнь общих мест и безвкусицы приводят к такой серости, что читать страшно», — пишет Евгений Львович.
Всегда чувствуется, когда текст написан без оглядки на публику, без желания понравиться.
Самое лучшее, что оставил после себя плодовитый Юрий Нагибин — финальная, для самого себя написанная книга «Тьма в конце туннеля». В ней недобрый и в общем малоприятный, но отлично владеющий словом человек на пределе откровенности вспоминает свою внешне благополучную, но нескладную, несчастливую, изъеденную постыдными страхами, сильно грешную жизнь. Только прочитав эту книгу, я понял, что Нагибин — настоящий писатель. Заодно вспомнилось, каким он был в последние дни. Должен был написать для нашего журнала какое-то предисловие, тянул, говорил, что у него болеет собака и что он очень за нее волнуется. Потом собака умерла, и сразу вслед за ней умер сам Нагибин.
Но я собирался написать не про Нагибина, отвлекся.
В какой-то момент Шварц понял, что вспомнить и осмыслить свою жизнь он сможет, только если изложит весь ее ход на бумаге.
«Начав писать всё, что помню о себе, я, к своему удивлению, вспомнил много-много больше, чем предполагал. И назвал такие вещи, о которых и думать не смел».
Он заставлял себя писать о том, о чем писать не умел, не хотел, боялся. Никаких волшебников, смешных королей, трогательных принцесс и благородных ланцелотов. Дневники написаны не сказочником, а масштабным и мужественным человеком, который думает, что он мелок и труслив. Как же часто в жизни бывает наоборот!
Как-то на железнодорожной станции Шварц завороженно наблюдал, как около вагонов копошатся цыплята. Один, беззаботный и любопытный, но при этом хорошо знающий правила мира, в котором живет, гулял по рельсам — и проворно отбегал, когда приближался огромный, черный паровоз. Паровоз проедет — цыпленок как ни в чем не бывало возвращается. Попил из лужи — закашлялся, потому что там не вода, а какая-то нефтяная гадость. Писатель долго не мог понять, чем так заинтриговал его этот цыпленок. А потом вдруг сообразил, что это он самый и есть, Шварц Евгений Львович. Так всю свою жизнь и прожил, с интересом гуляя вдоль железных рельсов, улепетывая от всяких ужасов и утоляя жажду разной пакостью.
Нет, давайте я лучше не пересказом, а прямыми цитатами из Шварца.
В тридцать седьмом году он пишет про «чувство чумы, гибели, ядовитости самого воздуха, окружающего нас». «Мы в Разливе ложились спать умышленно поздно. Почему-то казалось особенно позорным стоять перед посланцами судьбы в одном белье и натягивать штаны у них на глазах. Перед тем, как лечь, я выхожу на улицу. Ночи еще светлые. По главной улице, буксуя и гудя, ползут чумные колесницы. Вот одна замирает на перекрестке, будто почуяв добычу, размышляет — не свернуть ли? И я, не знающий за собой никакой вины, стою и жду, как на бойне, именно в силу невинности своей».
Это написано в самую страшную пору террора. В писательском кооперативе, где домработницы суют нос в рукописи, потому что шпионят за жильцами — за разоблаченного «врага народа» полагалась комната в освободившейся квартире.
Про очарованность талантом и разочарование при личном знакомстве:
