кто любит Аррантиаду и верен Царю, должен отныне именовать Луну не Луной, а токмо и единственно Лоллией, в честь славной древней царицы, созвездия же и ярчайшие звёзды – именами разных вельмож…

Старик Тикарам пробормотал что-то, и Эврих резко повернулся к нему.

– Что?

Старец не отвечал слишком долго. Коренга почти перестал ждать ответа от укрывшегося за стеной привычного безразличия. Но Эврих хранил молчание, зорко глядя на Тикарама, да и звёздная вера этого последнего, похоже, оказалась слишком глубоко уязвлена, поскольку он всё же повторил:

– Смотря по тому, сколь обласкан милостью тот или иной царедворец…

– Ты зришь суть, почтенный, – кивнул Эврих. Коренге показалось, будто высокоучёный аррант всё более обращался не к нему, а к нищему деду. – И ведь это началось не вчера! Все мы были гораздо моложе, когда в Аррантиаде начали с уважением произносить имя Тиргея Эрхойра.

Тикарам кивнул было, но, словно спохватившись, не кончил движения и отрешённо уставился в огонь.

– Этот юноша был столь щедро взыскан Богами, что едва ли не подростком сумел наполнить свой разум многообразными богатствами, которые создали до него поколения мудрецов. Всё покорялось ему, от поэзии до законов счисления. Он скромно зарабатывал свой хлеб, обучая грамоте детей столичного Управителя, но, когда собирались вместе люди науки, именно его слово всё чаще оказывалось самым весомым. И вот однажды придворный астролог Кимнот, прозванный Звездословом, предложил устроить тоннель в Карийских горах на подъезде к столице. Этот проход должен был украсить дорогу и уже издали убедить всякого гостя в могуществе Царя-Солнца, по приказу которого изменилось само естество гор. Но тут возвысил голос Тиргей, утверждавший, что проходчики неизбежно потревожат подземную реку, течение которой он успел изучить. Он во всеуслышание посулил обрушение тоннеля и гибель работников…

Коренга заворожённо слушал, пытаясь представить горы и рукотворную пещеру, по которой, раз уж речь шла о торговых гостях, могла, верно, проехать конная телега с поклажей.

– Кимнот не отважился вступить с Тиргеем в открытое прение перед лицом уважаемых мудрецов, где состязаются честным оружием научного рассуждения, – продолжал Эврих. – Вместо этого он обвинил соперника в клевете на Царя-Солнце. Тиргей якобы хотел принизить величие и силу Ганиона, объявляя его неспособным совладать с духами гор. Навет сделал своё дело: Тиргея вызвали на суд как изменника, признали виновным и продали в рабство, да не куда-нибудь, а за море, в рудники Самоцветных гор. Кое-кто даже говорил, будто Кимнот самолично о том позаботился, а заботе своей придал облик прошения о помиловании Тиргея. Тоннель начали строить, но в него скоро ворвался подземный поток… иссушив, ко всему прочему, колодцы для полива виноградников и лимонных рощ на полдня пути окрест. Кимнот ловко объяснил случившееся колдовством недоброжелателей. А Тиргей, обладатель чудесного ума, на каторге был приставлен к работе, достойной безмозглого животного. Он крутил водяной ворот в пещере, где промывалась руда, и погиб, когда ему было всего тридцать два года. О том, какие сокровища знаний могли были быть при более счастливых обстоятельствах ему вручены, ныне ведомо только Богам Небесной Горы… Его горестную судьбу, друг мой, – тут Эврих снова повернулся к Коренге, – мне изложил человек твоего племени, которому выпало его знать.

Молодой венн сморгнул, не без труда возвращаясь к обыденности из удивительного мира, дверь в который нечаянно приоткрыл ему Эврих. Больше всего ему хотелось расспросить, что такое «лимоны» и «виноград», но он заговорил совсем о другом.

– Если всё было так, как ты говоришь, – начал он осторожно, – вручённую тебе месть вряд ли назовут несправедливой. Но как поможет в ней книга, которую твой враг сам же и написал?

«И за которую я, оказывается, выкинул такие деньги на ветер…»

Аррант усмехнулся – жёстко, предвкушающе и беспощадно.

– Кимнот, – сказал он, – то ли поглупел, то ли зазнался уже до такой степени, что начал считать себя непогрешимым. Не знаю, какую награду он думал стяжать своим «Праведным звездословием», но, так или иначе, он поторопился… и за это будет наказан. Он переименовал все звёзды на небе, но не подумал, как эти новые названия будут применены. Понимаешь? Люди, посвятившие свои дни звездословию, сиречь толкованию судеб по движению небесных планет, начинают свои разыскания с определения места Солнца и Луны в одном из созвездий. Что же у них получится, если они последуют призыву Кимнота? – Эврих снова наугад раскрыл книгу и почти сразу торжествующе расхохотался: – Получится… ага, вот: вхождение Ганиона в Сегонию, давно умершую царевну!

Коренга страшным усилием воли отогнал видение аррантского царя, сжимающего в пылких объятиях истлевший скелет, и почувствовал, как уши наливаются жаром. Аррант же сопроводил свои слова непристойным жестом, зло и весело оскалил зубы и продолжал:

– Ладно, Царь-Солнце, говорят, временами вытворяет и вправду странные вещи… но вот сочетание царицы Лоллии всё с той же Сегонией Кимноту вряд ли простят. Всем известно, что славная Лоллия любила многих мужчин, ибо Прекраснейшая была к ней особенно благосклонна… Но вот так, походя, уличать великую царицу в не свойственном ей женолюбии – это, знаете ли, уже смахивает на святотатство!

– Значит, твоя месть совершится даже помимо тебя, – медленно и безо всякого выражения проговорил Тикарам. – Книгу прочтут, и не одному тебе станет очевидна её глупость.

– Нет! – Эврих снова с резким хлопком закрыл книгу и, словно этот хлопок показался ему недостаточным, размашисто припечатал кулаком кожаную обложку. – Ты думаешь, Кимнот загнал на каторгу одного Тиргея Эрхойра?.. Говорят, он почти каждый день обедает во дворце, а потому, скорее всего, промолчат даже те, кто вдали от посторонних глаз будет плеваться от отвращения. Ну а я намерен воспользоваться тем, что ложность этой книги можно без громоздких доказательств сделать очевидной даже для простолюдина, никогда не посягавшего на учёность. Я сделаю так, что над ней будет смеяться весь образованный мир! Я напишу «похвальное слово Кимноту», я переведу его на все языки, которые знаю… а я их знаю немало… и тем превращу своё слово в маленький камешек, который стронет лавину, и грош мне цена, если Кимнот не окажется под ней погребён! Меня учили не желать людям зла, но больше он никого не погубит ради своей выгоды…

Аррант перевёл дух и добавил совсем другим тоном, в упор глядя на старика:

– Мой побратим утверждал, что я совладаю с Кимнотом и один на один. С тех пор я в самом деле снискал кое-какую славу, так что он, возможно, и прав… Но если рядом со мной поднимется великий Зелхат, даже Царь-Солнце не защитит Кимнота от разоблачения!

«Он тоже думает, что приверженцу звёздного учения может быть что-то известно про Зелхата!» – сообразил Коренга. Молодой венн насторожил уши, опасаясь пропустить нечто важное и интересное, но тут поблизости послышались шаги, аррант оглянулся, и Коренга понял, что прямо сейчас больше ничего не дождётся. К ним подходили Тикира с Эорией, обе свежие и разрумянившиеся после умывания в холодной воде.

– Пожалуйста, возьми эту книгу, почтенный, – сказал Эвриху Коренга. – Читай её, сколько пожелаешь. Только, прошу тебя, расскажи мне после о моём соплеменнике и о том, как будет выковываться оружие мести!

Говоря так, он устраивал себе случай снова переговорить с Эврихом и, быть может, подробнее расспросить его о Зелхате. Аррант пообещал. Коренга торопливо глянул на Эорию: оценила ли она, что он долго беседовал с учёным вельможей и, кажется, был даже небесполезен ему?..

Лицо у сегванки было такое же каменное, как накануне. Если не хуже.

Эврих вдруг хлопнул себя по лбу.

– А ведь я совсем не за этим к вам сюда шёл, – сказал он. – Дело в том, что моя служанка сегодня ночью поймала человека, вздумавшего рыться в наших вещах. Это был тот малый в