осторожненько, слегка прикасаясь, водил им по лицу и рукам Бочкова, стирая засохшую корочку.
Пьяный прапорщик, как малое дитя, послушно поворачивался в руках Семенова и все твердил:
— Мать твою так, блядь кабульская.
Наконец солдат закончил. Оторвал кусочек марли побольше, окунул в котелок и протянул прапорщику.
— К губе приложите. Поможет.
— Сигарету и выключи свет, — простонал Бочков.
Мир раздвинулся и замелькал разноцветными сполохами на аэродроме, переливаясь бесчисленными огоньками далекого города.
В кабине, искрясь, рдели красные точечки. Они то исчезали, то появлялись вновь.
— Козлы! Гады полосатые! — вспыхнул Бочков.
— Кто?
Прапорщика прорвало, и он закричал, давясь словами:
— Десантура — козлы! Змеи полосатые, которые за аэродромом стоят. У-у-у, гады! Сижу, значит, выпиваю культурненько, а тут они вдвоем вваливаются. Я им и говорю: «Давайте, мужики, завтра увидимся. Вы, наверное, адресом ошиблись».
А шлюха как заверещит: «Не уходите! Оставайтесь! Это он адресом ошибся!»
— Это
Бочков затих, уронил голову на грудь и шумно задышал, постепенно выравнивая дыхание.
По кабине густо плыл запах перегара. Семенов морщился и хватал воздух ртом.
Музыка за забором, сложенным из бетонных плит, стихала. На аэродроме гудели, взлетая и заходя на посадку, самолеты, нервно мигая красно-желтыми фонарями.
От «инфекции» к уснувшим машинам торопливо скользнуло несколько теней. Солдаты спешили обратно.
Бочков сопел, шлепал губами, постанывал и беспокойно ворочался на сиденье.
Подбородок у Семенова пополз вниз. Солдат начал засыпать, когда прапорщик охнул, распрямился и вцепился ему в руку.
— Семен, ты?
— Я!
— Заводи!!!
— ???
— Заводи! На Теплый Стан рванем. Давай! Живет там одна безотказная — в любое время дня и ночи.
— Товарищ пра…
Бочков разжал пальцы и снизу-вверх двинул рукой. Клацнули зубы, голова солдата откинулась назад.
— Быстрее, — зверел прапорщик, — не то я…
Машина тронулась.
— Фары будешь включать, когда скажу. За водкой еще заедем, — словно в лихорадке, трясся Бочков и жадно тянул воду из фляги.
Глубокой ночью патрульный бэтээр снялся с поста и пошел к Теплому Стану. Опытный водитель фар не включал. С двух сторон наползали на дорогу квадраты глиняных дувалов. Кое-где лениво побрехивали бездомные собаки.
С гор, окружающих Кабул, трассеры вычерчивали разноцветные пунктиры. Стрельбы слышно не было. Казалось, что светлячки перелетают со склона на склон, останавливаясь на время, чтобы передохнуть.
Сигов сидел наверху и зябко поводил плечами. Холодало. Рядовой Рамишвили, который был рядом, участливо прошептал:
— Сейчас. Место тихое. Дукан далеко от домов.
Бронетранспортер свернул налево. Механик-водитель сбросил газ, и машина беззвучно покатилась по асфальту.
Бэтээр впритирку остановился возле длинного металлического контейнера. В таких по железным дорогам, в трюмах судов перевозят грузы. Смекалистые афганцы приспособили их под магазинчики.
Солдаты схватили плащ-палатку, мягко сползли на землю и завозились возле замка. Дверь приоткрылась.
Сигов сидел на холодной броне. Затылок сдавило. Курить хотелось до умопомрачения. Лейтенант, пересиливая себя, спрыгнул на землю и заглянул в контейнер. Вспыхивал тоненький вороватый лучик. Солдаты накидывались на пестрые целлофановые пакеты, которые стопками высились на стеллажах, и швыряли их на брезент.
— Скоро?
— Есть товар! Есть! — радостно ответил Рамишвили.
Сигов насторожился — где-то вдалеке зашумел мотор. Сердце начало цепляться за ребра. Лейтенант вскарабкался на бронетранспортер и сунул голову в люк.
— Бойко, послушай! Кажется, едет кто-то.
Солдат вынырнул из машины, наставил ухо.
— Точно. В нашу сторону.
Механик-водитель тонко и длинно свистнул.
Из контейнера выглянул Рамишвили.
— Шухер! Едет кто-то. Сматываемся! — выпалил Бойко, юркнул вниз и стал запускать двигатели.
Солдаты выскочили из дукана, выволокли тюк и начали втягивать его на машину.
Сигов сжимал и разжимал пальцы. Машина шла в их направлении.
— Сейчас налево, — приказал Бочков. — Фары вруби, дубина. Через пятьсот метров справа — дувал. Там Ахметка живет. Бухла у него — море!
Голубоватые конусы выжрали тьму перед машиной. В них — продолговатая темно-красная коробка контейнера, а рядом — бронетранспортер. Номер закрыт ящиками. Но рядышком — не спрятанная эмблемка, парашютик с самолетиками. Человек в бушлате напряженно смотрит в их сторону, козырьком держа ладонь над глазами.
— Десантура! — завизжал Бочков, схватил автомат, сбросил предохранитель и высунул ствол в окно. — Гони, Семен, гони! Обороты! Ща я этим козлам покажу, чтобы помнили долго, суки полосатые!
— Мимо пройдет, — донесся голос Бойко снизу. — Это наши, шурави. Шарятся по городу просто так. Нажрались и катаются. А может, за водкой к Ахметке едут. Только он ее здесь даже ночью продает.
У Сигова чуточку отлегло от сердца, но из кабины «КамАЗа» внезапно ударила по бронетранспортеру густая прицельная очередь.
Лейтенант упал на землю и застонал.
Машина промчалась рядом, растворяясь во тьме.
Солдаты подбежали к Сигову. Он молчал. Рамишвили с разгона упал возле него на колени. Фонарик выплюнул белое пятнышко света.
Лейтенант лежал на спине. Глаза недоуменно распахнуты. На левой стороне груди чернели и наливались округлые пятна. Пальцы сжаты в кулак. Правая нога подвернута.
Рамишвили медленно приподнялся.
— Биджебо! Чвени камандира моклес! — цепенея, проговорил он.
Первым опомнился Бойко.
— Плащ-палатку сюда и в госпиталь! Скажем, душары наш пост обстреляли, вот он и погиб!
Через несколько месяцев в батарею на имя командира пришло письмо.
