господствующие высоты, отбивать атаки моджахедов, не подпускать их к дороге на Хост, обеспечивать проход колонн с продовольствием и горючим. Первую неделю спать приходилось прямо в снегу, ведь всё жилье было разрушено, оружие постоянно ржавело от сильной влажности, идти в гору было тяжело даже не курящим, высота 3000 метров-нехватка кислорода. Догадываюсь об ощущениях людей, штурмующих Эверест.

Весной 2008 г. телеканал «Россия» показал документальный фильм корреспондента А. Сладкова об истории нашей бригады, о сегодняшних буднях её солдат и офицеров, выполняющих свой долг в Чечне. Ведущий в конце задаёт вопрос: «Как поведут себя нынешние солдаты, только призванные: справятся, не струсят?» И вглядываясь в их лица, отвечает нам: «Не оробеют, не посрамят памяти погибших и живых старших поколений».

Помню, пришлось испытать на себе настоящий страх. В ночь на первое апреля 1988 года душманы обстреливали часть реактивными снарядами. В это время там уже почти лето. Все деревья, кустарники покрыты листвой. Под её прикрытием моджахеды установили на «козлы» (деревянные подпорки) снаряды, пристрелянные в сторону нашей части (за годы войны они это делали с изумительной точностью). Выпускать их можно было минимальным количеством людей с помощью небольшого электрического разряда.

Первые снаряды рвались в части в двенадцатом часу ночи. Все по тревоге заняли свои боевые позиции. Все стрелковое и артиллерийское вооружение было обращено в сторону лесного массива («зеленки» — по нашему). Опытные офицеры артдивизиона и минометчики на глаз определяли цели и наводили орудие прямой наводкой. Обстрел продолжался более трех часов, испытал просто животный страх, хотя зрелище было потрясающее — в темноте разрывы похожи на фейерверк. Наутро прочесывать «зеленку» не имело смысла — «духи» ушли, оставив мини-«растяжки».

Славу Богу, в ту ночь никто не погиб, ни один снаряд не попал в боевые машины, ни в склад с горючим, не в хранилище снарядов. Командир части вынес благодарность всему личному составу за проявленную стойкость и мужество. Вот таким запомнился «день дураков», отмечаемый в нашей стране с 1986 года. После этого понял важность артиллерийской разведки, знакомой по стихотворению К. Симонова «Лёнька».

К счастью это был последний обстрел нашей части. В связи с объявленным на весь мир выводом войск моджахеды перестали нас беспокоить, дали уйти спокойно. Говорят, на уровне разведки, была достигнута договоренность — мы не проводим против них боевых операций, они не минируют дороги, не отстреливают наши посты и части.

Правда запомнился ещё один священный праздник. 9 мая 1988 года командир разрешил произвести салют изо всех видов оружия, кроме тяжелого и зенитного, а учебных снарядов и патронов не было, особой популярностью у всех пользовались трассирующие. С наступлением темноты все солдаты, свободные от караула и нарядов, по команде открыли огонь в воздух. Сильно пахло порохом, и было радостное чувство скорого возвращения в Союз, все обнимались, поздравляли друг друга. Особо сообразительные потихоньку распивали заранее подготовленную брагу, но явно пьяных не было. Просто было ощущение свободы (но не расхлябанности), единения, братства всех присутствующих народов. Похожее было в Новогодний праздник, но 9 мая все-таки особый в нашей стране день.

В начале июня наша часть была готова к отправке на Родину. Пару дней посвятили тренировке на случай всевозможных обстрелов на марше, но об этом никто и думать не хотел. За четыре дня предстояло пройти более полутора тысяч километров маршем до Термеза. Все ценное погрузили на бронетехнику, остальное оставили местной армии. До Кабула дошли за 1 день, были там ещё засветло. Уже в пригороде к дороге стало собираться много местных жителей, у многих на глазах были слезы.

Аборигены что-то кричали, махали нам; было много плакатов на русском и арабском языках. Мы с другом Вадимом Рагозиным ехали на броне, стояла сильная жара, разделись по пояс, но оружия из рук не выпускали. На дорогу вышло много детей, вдруг из толпы в нас что-то бросили, пригнуться не успели, только что летело в голову, успели поймать. К нашему удивлению это были комья спрессованного снега; мы рассмеялись и вытерли им свои просоленные лица, он растаял за полминуты. До сих пор вспоминаю этого человека добрым словом.

После Кабула шла «зеленка», много виноградников. По дороге оставалось очень много блокпостов, ведь наша бригада выходила одной из первых. Затем дорога резко ушла в горы. Никогда еще не видел такой красоты, жалел только об отсутствии фотоаппарата. Поэт, как всегда, прав: «Лучше гор могут быть только горы!»

Еще удивляло, как люди больше ста лет назад смогли проложить эту дорогу. Как ножом по сердцу резали стоящие каждые 200–300 метров самодельные памятники нашим погибшим. Подходя к Салангу, увидели заснеженные вершины, часовые на постах стояли в бушлатах и ушанках. От воды, стекавшей с ледников, сводило зубы — солнце не успевало её нагреть. Набирали её во фляги, через час у двигателя она немного прогревалась. После перевала Саланг от переизбытка впечатлений организм потребовал сна, проснулся, когда колонна уже вышла к равнине.

Ночевали в Пули-Хумрийском гарнизоне, воды здесь было в избытке, а это главное. Далее до Хайратона все шло обыденно: одинаковые дома, дети, просящие бакшиш, старики в чалмах, пьющие чай, точно как в фильме «Белое солнце пустыни».

Только подъезжая к Хайратону наш механик-водитель волновался. Уманкулов был родом из Термеза. Постоянно ерзал за рычагами управления, казалось, ещё немного, и выпрыгнет, побежит вперед машины. Когда Термез был как на ладони, он закричал: «Вон мой дом!» Как мы за него порадовались. Когда проезжали по мосту на границе, никаких особых ощущений не возникало. Так же земля, тот же воздух, только там они, а здесь наши, советские люди.

После торжественной встречи вся семья Уманкулова нашла своего героя и нас тоже. Принесли много мяса, лепешки, восточные сладости. Женщины плакали от радости, мужчины угощали нас водкой, сами пили, уговаривали побольше закусывать. Долго нас уговаривать не пришлось, вернее, вообще не пришлось. Все были нормальные, здоровые люди, несмотря на разные конфессии.

При расставании женщины опять плакали, ведь скоро пришлось отправляться к новому месту службы — г. Иолотань Туркменской ССР. Недалеко — часов десять на поезде. Недалеко была железнодорожная станция, всю технику довольно скоро погрузили на открытые платформы и утром следующего дня были на месте.

Сейчас, спустя уже 20 лет, сожалею только о том, что руководство нашей страны не сделало никаких выводов из этой войны. Это привело к многочисленным многонациональным конфликтам, а потом к распаду страны.

А что запомнилось? Горы, освещенные восходящим солнцем, чистейший воздух, призывы муэдзина для правоверных к утренней молитве, дети голодные и босые летом и зимой, свистящий шум низколетящих вертолетов, первый глоток зеленого чая, да измученные, пыльные, но веселые при встрече лица товарищей, вернувшихся с очередного задания.