– Я уже час околачиваюсь возле вашей школы, – сказал он, вытирая ей слезы своим платком в клеточку. Можно, я догоню твоего друга детства и набью ему морду? У меня просто руки чешутся.

– Нет, Дима, не надо. По-своему, он прав. Ему очень больно за себя и за Марину.

– Ну так что – пусть теперь измывается над тобой?

– Ничего, я потерплю. Ведь нам с тобой в сто раз лучше, чем им. Может, ему не так больно, когда он делает больно мне?

– Да кто ему дал право! Нет, я все-таки до него доберусь. Пусть оставит тебя в покое! Он тебе никто! Сосед по дому! И пусть не лезет не в свое дело!

– Дима, он мне не просто сосед. Пойми, он посвятил мне всю свою жизнь. Оберегал меня с детских лет от всяких неприятностей, столько раз выручал из беды. Я не могу просто так от него отмахнуться. Пусть говорит, что хочет, – я потерплю. Ты не вмешивайся, ладно?

– Так что, теперь ему в ножки кланяться? За то, что он тебя опекал? Пусть радуется, что все эти годы жил рядом с тобой, имел счастье видеть тебя! Пусть за это спасибо скажет! Нет, я терпеть это не намерен. Если еще раз увижу, как он тебя терзает, выдам ему по первое число! И не защищай его, не поможет.

– Димочка, как хорошо, что ты здесь. Мне сразу стало так легко! Будто камень с души свалился.

Он обнял ее и прижал к себе. Чувство счастья, охватившее его, было столь велико, что он не мог вымолвить ни слова, – просто стоял и прислушивался к стуку собственного сердца, колотившегося где-то в горле.

Она прислонилась щекой к его дубленке и замерла. Тишина окружила их. Ни звука не доносилось с улицы – будто весь мир примолк, чтобы не мешать им. Большой рыжий кот спустился с лестницы, но, заметив их, опрометью метнулся обратно. Никто не заходил в подъезд и не выходил, словно дом был нежилым.

«Неужели это правда, – думал Дима, – что я стою здесь с ней и обнимаю ее? Она неземная, она… я не знаю таких слов, чтоб выразить, как она прекрасна! Если я поцелую ее сейчас, то умру от счастья. А если не поцелую, еще больше умру».

Он посмотрел вниз на ее лицо, и в это время она подняла его. Их взгляды встретились, и его душа так и рванулась навстречу ее душе, таившейся в глубине огромных, блистающих в полутьме подъезда глаз.

– Лена, я не могу выразить, как люблю тебя! – простонал он. – Таких слов нет в человеческой речи. Только мигни, и я умру за тебя, не раздумывая.

– Нет, пожалуйста, живи! – счастливо проговорила она. – Я наконец нашла тебя, а ты умирать собрался. Как же я останусь без тебя?

– Лена, можно, я тебя поцелую? – Он замер в ожидании. Неужели и это ему можно?

Она коротко вздохнула, опустила свои роскошные ресницы и подняла носик. Он осторожно поцеловал ее в полуоткрытые прелестные губы, так похожие на лепестки нежного цветка. Она спрятала лицо у него на груди, а он погрузил нос в ее золотые волосы, вдыхая их теплый аромат. С предельной ясностью он понял, что эти мгновения – лучшие в его жизни, лучше уже никогда не будет. Он не мог объяснить, почему в этом уверен, – но твердо знал, что это так. Слишком хрупким было их счастье и слишком много опасностей таил окружающий мир. Но уже за эти волшебные мгновения превеликое спасибо ласковой судьбе!

Сверху послышались шаги – и они отпрянули друг от друга. Он открыл дверь, пропуская ее, и зажмурился от яркого после полутьмы подъезда света. Они постояли, раздумывая, куда идти. Хотелось на необитаемый остров, но обстоятельства не позволяли.

Постояв, они направились к дому Лены, держась за руки, как дети. Счастье настолько ослепило их, что они едва не угодили под машину. Правда, переходили они дорогу по «зебре» – но кто из наших водителей обращает внимание на такую мелочь? В последний момент мчавшаяся прямо на них «Волга» умудрилась их объехать – иначе, миновав все превратности судьбы, они разом очутились бы на небесах. Но до них даже не дошло, насколько они были близки к Богу, – и потому лишь недоуменно посмотрели на грозившего им кулаком водителя, вынужденного остановиться, чтобы прийти в себя.

Так, держась за руки, они вошли во двор на виду у поджидавшего Лену Гены. Когда она убежала, он добрел до своего двора и принялся метаться по нему, терзаясь тревогой за нее и проклиная себя, что не пошел следом. И вот теперь она куда-то пропала, и неизвестно, где ее искать.

Когда он увидел их, таких счастливых, то испытал тройное чувство, – облегчения, что с ней ничего не случилось, и боли в сочетании с дикой ревностью. И острой ненависти к тому, кто шел рядом с ней. Но, взглянув на ее сияющее лицо, понял, что сейчас скандалить бесполезно. Зажав эмоции в кулак, он побежал на свой этаж.

– Извини, Дима, – виновато сказала Лена, – что я не приглашаю тебя сейчас. Но у меня дома не прибрано, – утром не успела. Приходи к нам сегодня в семь. Мама хотела с тобой познакомиться. Я ей все рассказала – и про нас, и про Марину. Она нормально отнеслась. Мы с ней вчера испекли торт «рыжик» – очень вкусный. Придешь?

– А давай, я сейчас к тебе пойду, – предложил он, продолжая держать ее за руку. – Помогу прибрать. Дома вся уборка на мне. А то до семи еще уйма времени, – я просто умру с тоски.

– Нет, что ты! – Она представила себе неприбранную постель, гору грязной посуды на кухне, помыть которую у них вечером не хватило сил, и пыль в гостиной. – Нет, Димочка, не надо. У тебя разве назавтра нет уроков?

– Ох, ты! – Он вспомнил, что надо сдать чертеж, иначе чертежник не поставит ему пятерку. Раньше он на это черчение чихал бы. Но теперь, когда в полугодии светили только пятерки, не хотелось из-за такой ерунды все испортить. – Черчение, будь оно неладно! – с досадой сказал он. – Спасибо, что напомнила, а то пришлось бы ночью дочерчивать. Значит, в семь?

– Погоди, – остановила его Лена, – ты номер моей квартиры знаешь?

– Разберусь, – засмеялся он, – третий этаж направо. Мы же маму твою видели в окне – ты что, забыла? Мне твои окна даже приснились.

Наконец он ушел. И пока шел до дома, повторял вслух на все лады: – «Леночка-Лена! Леночка- Еленочка!», наслаждаясь звуками ее имени.

Когда Ольга вечером вернулась с работы, ребята уже ждали ее. Ужин был разогрет, и стол в гостиной накрыт. Развернув целлофан, Дима протянул ей гвоздики.

– Это вам, Ольга Дмитриевна, – смущенно сказал он.

– Спасибо! – Ольга понюхала цветы. – Поставь их в воду – там на кухне есть вазон.

За ужином она незаметно разглядывала того, к кому потянулось сердце ее дочери. Хорошее лицо. По- детски выпуклый лоб и большие, широко поставленные глаза шоколадного цвета. Ресницы затеняют белки, из-за чего глаза кажутся немного загадочными – трудно разглядеть их выражение. Приятный рот с немного полноватой нижней губой. Мощные плечи, спортивная фигура. Мягкие, очень светлые волосы. Красивый мальчик, ничего не скажешь. Бедный Гена!

«Вот и выросла, Серго, наша девочка, – думала она с грустью. – Уже и любовь к ней пришла. Господи, сделай так, чтобы она была счастлива. Чтобы не разочаровалась в своем избраннике. И чтобы никакая беда не разлучила их, как разлучила меня с моим любимым.

И до внуков, Серго, нам осталось всего ничего. Интересно, на кого будут похожи их дети? У мальчика глаза карие, а у Леночки синие. Какими будут глаза их малышей? И когда, в каком поколении появится человечек с твоим, Серго, лицом? И появится ли?»

– Вот что, милые мои, – сказала она, серьезно глядя на влюбленную пару, – Я очень за вас рада. Рада, что у вас все хорошо и прекрасно. Но не забывайте о тех, кому ваша радость принесла непоправимое горе. Я говорю, прежде всего, о Марине. Перед Геной, дочка, ты не так виновата. Ты ему ничего не обещала и не клялась в любви, насколько мне известно. А вот у Димы с Мариной было иначе. Ты отняла у нее любимого человека и тем самым, причинила ей незаслуженную боль. Она была твоей лучшей подругой, поэтому ты не можешь оставаться равнодушной к ее страданиям.

– Но Лена ни в чем не виновата, – возразил молодой человек. – Это, скорее, моя вина.

– И твоя, безусловно, – согласилась Ольга. – И я думаю, что вам обоим, порознь, конечно, – надо поговорить с ней, объясниться. Чтобы снять со своей души тяжесть. И может быть, самой Марине станет чуточку легче, если она будет знать, что вы думаете о ней, сочувствуете ей.

– Хорошо, мамочка, – задумчиво сказала Лена. – Я завтра же в школе подойду к ней и попытаюсь поговорить. Что бы она мне ни сказала, как бы ни упрекала, я не обижусь. Может быть, действительно, ей