отлавливать по весне самок, ищущих место для гнездования, и переселять куда нужно? Но так быстро истощишь природные их популяции, да и жаль мучить умных насекомых, отправляя их на чужбину этапом.
Шмели разных видов жили у меня тогда и на балконе, и прямо в квартире, где порой гудело до сорока громадных шмелиных самок, а на двери красовалась надпись: «Осторожно — шмели!». Здесь я проник во многие тайны совсем необычной, странной шмелиной жизни, изучил их повадки, привычки, характеры; многие гнездились прямо тут, в комнате. Но для массового разведения шмелей эти способы не годились, и я стал делать «имитации» мышиных природных гнезд: сначала это были ямки, наполненные ватой, паклей и прикрытые сверху палочками и дерном; после этого я перешел на ящики со «шмелепроводом», с устройством которых мы уже познакомились. Но на луговинах и полянах их летки затаптывал пасущийся скот, иные же я просто терял, когда разрастались травы. Ставил вешки, но они привлекали внимание любопытных, которые выворачивали из земли мои конструкции и выпотрашивали их содержимое — нет ли тут меда?
И вот, на великое счастье, попалась нам Поляна, на которой жужжало множество шмелей. Было это двадцать первого июня 1969 года, когда я с еще маленьким Сережей колесил на мотовелосипеде по окрестным колкам. «Нет, — подумал я, — на этот раз не поступлю так, как обошелся когда-то с Лесочком, не брошу на произвол судьбы Поляну и сделаю все от меня зависящее, чтобы по-настоящему ее заповедовать».
И, представьте, получилось! После настойчивых писем виднейших ученых местным властям первый в нашей стране заказник полезной энтомофауны — Поляна с прилегающими к ней колками и другими луговинами общей площадью 6,5 гектара — был утвержден сначала Исилькульским, а потом и Омским исполкомами, огорожен, снабжен объявлениями.
Не скажу, что и дальше все шло гладко. Один раз Поляну по ошибке пилот облил с самолета чем-то жидким, неприятно пахнущим; к счастью, это оказался не инсектицид, а ТУР — вещество для замедления роста пшеницы, так что не пострадали ни насекомые, ни луговая растительность. В другой раз, тоже «по ошибке», на северную часть Поляны кто-то вывалил машину суперфосфата — он мог въехать сюда потому, что давняя уже деревянная оградка в нескольких местах подгнила и рухнула. Рану эту потом спешно «залечивали», как могли, два совхоза — «Лесной» и «Боевое»; но нет худа без добра: в Сибирском отделении ВАСХНИЛ враз нашлись средства для более капитальной ограды, и теперь это не деревянные хилые столбики, а чугунные толстые трубы с несколькими рядами толстой проволоки и прочными объявлениями, и ни на чем сюда больше не въедешь; пешком — пожалуйста…
Вот лишь несколько страничек из моих «шмелиных» записных книжек тех давних прошедших лет.
…Продолговатый жучок цвета охры сидит на цветке девясила, ничего не ест, поводит усиками. На цветок едва присел рабочий шмель — жучок хвать его за челюсть, да такой мертвой хваткой, что оба покатились с цветка на землю. Барахтался шмель, барахтался, пытаясь избавиться от нахала, взобрался с ним на травинку, зажужжал изо всех сил, кое-как поднялся, и неровно, тяжело полетел к своему жилищу: сейчас не до цветков, надо избавиться от неожиданного «груза»; я — бегом за ним. Шмель — к подземному летку, я быстренько снимаю дерновую кровлю, крышку ящика, приподнимаю вату, жду… Вот показалась «парочка» — ковыляющий шмель с жуком, поджавшим ноги и висящим на шмелиной челюсти.
Только шмель вошел в гнездовую полость с копошащимися тут его собратьями — жук отцепился, и давай по-хозяйски шнырять по гнезду. Бедолага-шмелек обрадовался «освобождению» — и снова в дырочку летка, выполнять недоделанное задание…
Жуки-антерофагусы (так их зовут полатыни) — обычные обитатели, можно сказать завсегдатаи, шмелиных гнезд. Вреда им жуки не приносят — кроме неприятностей, связанных с транспортировкой, — а личинки подъедают остатки пищи и всякий гнездовый сор. Ради них и стараются взрослые жуки: взлезут на цветок и ждут шмеля, не подозревающего, что сейчас он станет невольным «извозчиком»…
…Если при закладке шмелиного улья над ватой остается большая воздушная полость — его могут заселить общественные осы. Поясню: общественные насекомые — это те, что, как шмели, живут семьями; к одиночным же осам, строящим «персональные» гнезда и никогда не видящим детей, относятся описанные в «Дорогах»
У обоих подземных ульев со злющими осами мы с Сережей ночью заткнули летки, а утром унесли их в Питомник. Поставили один в глубине куста, привязав к заглушке летка длинную бечевку. Отойдя на два десятка метров, дернули за шнурок… Словно желтое облако взрыва вспыхнуло у дырочки ящика — туча ос! Наблюдать, что будет дальше — опасно, пришлось убегать от греха подальше.
Так же поступили мы и со вторым «осятником». Помогло: у шмелиных ульев мы замечали теперь лишь единичных ос — обитательниц дальних колков. Причинить существенный ущерб нашим шмелям они уже не могли, и медовые горшочки снова наполнились сладким питательным кормом для личинок. А на ос я не в обиде. У них своя жизнь — сложная, интересная, во многом нам непонятная. Пройдут годы, и в микрозаповедниках под Новосибирском я буду оставлять несколько шмелиных ульев заведомо пустыми, без ватной «начинки» — для ос, и осы будут их охотно заселять, привыкнут ко мне и не будут жалить даже при глубоких осмотрах их замечательных бумажных гнезд, одно из которых вы видите на снимке: сейчас это музейный экспонат.
