протянуты на многие десятки метров, причем неторопливые эти муравьи, поблескивая крохотными отраженьицами солнца на своих смоляно-черных брюшках и головках, предпочитают ходить очень узкими колоннами из года в год строго по одному и тому же месту.
А держал я их дома вот в таком жилище, со спиральной дорожкой из толстой бумаги, которая вела к кормушке, находящейся на высоте одного метра от их жилья.
…Брожу по «Танзании» и «Замбии» — собираю для гербария листья земляники и шиповника с вырезками, сделанными пчелами-мегахилами. Нагнулся, чтобы сорвать листочек земляники, и вижу: широкая колонна рыжих лесных муравьев вьется по земле меж растений. Те, что бегут на юг — пустые, но какие-то возбужденные, торопливые; идущие на север — тащат по белому кокону с куколкой. Переселяются… Знакомая картина, не буду мешать.
Но все-таки: почему они так беспокойны? Надо проверить на всякий случай — мало ли чего. Иду по лесу рядом с муравьиной колонной на север. Носильщики коконов тоже явно торопятся, а оболочки некоторых коконов изрядно помяты. В чем же дело?
Мы миновали местность «Килиманджаро» — единственный, пожалуй, пункт в Лесочке, не обозначенный природой ничем приметным, поэтому мы там когда-то сложили в кучу несколько старых трухлявых обрубков. Сразу за «Угандой» лес кончался, и мы с муравьями вышли на просторы «Кении». Муравьиная трасса вела к знакомому, уже обозначенному на карте жилищу рыжих лесных муравьев, облюбовавших край одной из Руин. Я не хотел поначалу наносить это гнездо на карту: молодое, наверное, еще малочисленное — нет надземного купола из веточек, только дырочки в земле, — но все же обозначил его, так как на поверку семья оказалась весьма «людной».
Сюда, именно в эти дырочки на гребне у склона — а дырочек было три — и влекли своих неродившихся еще братишек-соплеменников рыжие охотники. А из входов выбегали уже освободившиеся носильщики и вливались в поток бегущих туда, к коконам…
Не иначе как с тем их муравейником — но почему у меня на карте его нет? — случилась беда, и пришлось срочно спасать детишек. И ведь это далеко — я натолкнулся на тревожную муравьиную дорогу не менее чем в семидесяти метрах отсюда! Придется идти на место беды.
Трасса меня вывела к старому полусгнившему пню, находившемуся у тропинки «река Замбези», обозначенному мною как жилище никаких не рыжих, а муравьев вида Формика фуска. Фуска означает в переводе темный, смуглый, черноватый, — оно и соответствут цвету этого муравья, почти черного, но с тускловатым оттенком. Принадлежат фуски к тому же роду Формика, к которому относятся известные всем рыжие лесные муравьи Формика руфа, да и форма тела у них та же. А отличаются фуски от них, кроме цвета, чуть более мелким ростом и тем, что не строят куполов, выбирая мертвые деревья, где обитают под корой, и миролюбивым образом жизни: фуски не хищники, а настоящие санитары, и предпочитают мертвых насекомых живым.
У входа в древесное жилище фусок творилось что-то невообразимое. По нескольку муравьев — и рыжих, и фусок — ухватив челюстями кокон, тянули его в разные стороны; кто-то затаскивал измятый кокон в гнездо; кто-то вытаскивал кокон и, минуя дерущихся, вливался в колонну, спешащую туда, за «Килиманджаро»…
Рыжие грабят фусок! Отнимают у них коконы — и утаскивают к себе! Да видано ли такое?
А война продолжалась: рыжие, несмотря на отчаянное сопротивление фусок, наседали, прорываясь в глубь гнезда, и выбирались оттуда с трофеями. Что случилось с рыжими — бессовестнейший грабеж среди бела дня! Однако, приглядевшись, я убедился: сражение не было кровопролитным, нигде не было видно ни одного муравьиного трупа, ни единой оторванной ноги или усика.
А через полчаса все внезапно прекратилось. Бедолаги-фуски скрылись в своем бревне и, конечно, наводили там порядок, а рыжие бандиты — в ста пятидесяти метрах отсюда! — как ни в чем не бывало ползали у своих входов, подправляли соломинки-травинки, другие направлялись, как и раньше, к ближнему кусту доить тлей, сидящих на черешках листьев.
Однако — стоп! Почему среди колонны дояров затесался муравей Формика фуска, идет вместе с рыжими к кусту, и никто его не кусает и не гонит прочь? А вот еще один, еще и еще… А вот муравьишко совсем другого вида, тоже из формик, но серовато-рыжий, как бы с сединой, и ростом меньше рыжего — как Фуска. А рыжие — если приглядеться — тоже как бы не совсем обычные, чуточку, что ли, покрупнее, да и тут, на спокойной «молочной» дороге, все еще порывисты и резки в движениях?
И вообще: что все это значит? Я взял одного рыжего с собой. А дома, тщательно «прогнав» его по определителю, узнал, что это вовсе никакой не рыжий, то есть не Формика руфа, а кровавокрасный муравей, по латыни Формика сангвинея (сангвина — кровь), хотя цвет у них почти одинаков…
Отличие же заключалось вот в чем. Передний край головы — наличник — у сангвиней не клином, как у собратьев, а с небольшой выемкой. Уже после, во время специальных наблюдений за набегами сангвиней на другие муравейники, я убедился, что для дальнейшей транспортировки украденного кокона и сохранения его содержимого живым нужна удобная и в то же время крепкая хватка. На рисунке показано, что именно выемчатый наличник обеспечивает более плотный и безопасный для куколки захват несомого кокона: этой же цели служит и ряд упругих волосков по краю «транспортной» выемки.
Муравей этот, как оказалось, вообще не строит высоких куполов в глубине леса: большей частью подземные жилища его располагаются на хорошо освещенных солнцем местах — полянах и лесных опушках. Вход в гнездо иногда окружен небольшой плоской насыпью, иногда, как в Лесочке — без нее; конус вообще очень редок. Входов часто бывает несколько, причем порой они располагаются на значительном удалении друг от друга. Иногда этот муравей гнездится в старых пнях или под камнями. Ну и движения у него, как вы уже знаете, более резки и порывисты, чем у собратьев.
А фусок и других небольших муравьев из рода Формика, чьи коконы они воруют, сангвиней, как считают энтомологи, используют в виде рабов… Действительно, на первый взгляд все это как-то нехорошо: кроваво-красные рабовладельцы-бандиты, чернокожие невольники-фуски… Как тут не провести аналогию с мрачными эпохами человеческой истории?
Но это, как я убедился, совсем не так. А тонкий знаток муравьиной жизни профессор П. И. Мариковский в своих научных трудах называет «рабов» более верно — помощниками. В самом деле, какие же это рабы, если они работают наравне с хозяевами не только в гнезде, но и вместе с ними на воле занимаются охотой и фуражировкой, в том числе доением тлей? Родившиеся у сангвиней, они, естественно, считают их муравейник своим родным домом и никуда не собираются отсюда удирать: им живется и работается тут очень хорошо. Между сангвинеями и помощниками вовсю идет обмен пищей — трофаллаксис, они защищают друг друга, чистят, гладят… А то, что помощник, не оставив потомства, умер тут от старости — такая же точно судьба его ожидала бы и там, в гнезде своего вида: рабочие муравьи — это недоразвитые самки и никакого потомства после себя не оставляют; лишь в редчайших случаях, если погибнет самка-родоначальница, ее обязанности частично берет на себя один из рабочих, которого избирает осиротевшая семья, дает ему особый «царский» корм, и заметно пополневший рабочий начинает… откладывать яйца. Но поскольку яйца те неоплодотворенные, то из них выходят одни лишь
