священных жуков, и мне не очень-то верилось, что эти «почетные египтяне» пойманы в моем Крыму, тем более, что авторская и полевая этикетки были малы и загорожены широкими телами жуков.
Однако сомнения мои рассеялись в один прекрасный весенний день. На дальних равнинах Зеленой Горки вовсю цвели майские пионы, сочно-алые тугие цветки которых необыкновенно ярко контрастировали со свежей зеленью тонко-перистых листьев, и я заглядывал в глубокие венчики цветков в надежде узреть там какого-либо любителя пыльцы или нектара, как вдруг остановился ошеломленный. В двух шагах от меня, по земле, отталкиваясь от нее зубчатыми, как крупная пилка, передними ногами, крупнющий жук бойко катил огромный светло-коричневый шар, наклонив голову вниз, а задние длинные ноги наложив на свое сферическое изделие, катившееся, следовательно, назад.
Скарабей! Самый что ни на есть священный египетский скарабей — точно такой, как в музейной коллекции, а поза — в точности как на фотоиллюстрациях, сопровождающих переведенные на русский язык рассказы Фабра о жизни этих жуков в одном из старых журналов, что в обилии хранились у нас дома — кажется, «Ниве».
Сомнений быть не могло: передний край головы жука венчали острые «лучи» — характерный признак этого вида. Как завороженный, глядел я на это чудо — и теперь, много десятилетий спустя, оно стоит у меня перед глазами: черный жук, катящий шар по майской степи между кустиков алых пионов… Ни одного скарабея, катящего шар, мне больше, увы, видеть не удалось; лишь пару раз видел их летящими. И когда понадобилось нарисовать скарабея для книги профессора П. И. Мариковского «Юному энтомологу», то автору пришлось прислать мне священного натурщика аж из Средней Азии — там они еще водятся.
А вот сохранились ли они в Крыму? Похоже, что нет. И вообще с навозниками случилось что-то катастрофическое. Даже на нижнем плато Чатырдага — богатейшем в прошлом обиталище навозников — овечий помет лежит нетронутым месяцами и годами. По всей видимости, многолетнее насыщение в общем-то небольшого южного полуострова ядохимикатами против вредителей винограда, зерновых, бахчевых, садовых и прочих культур сделали непригодной для размножения жуков-трудяг всю территорию моей первородины.
А жизнь скарабеев — полную тайн и приключений — Жан-Анри Фабр описал столь подробно и талантливо, что лучше я отошлю читателя к его книгам — постарайтесь найти их в библиотеках. Заверяю, от этих его глав — не оторветесь.
И, чтобы завершить свой рассказ о крымских навозниках, несколько слов о моем самом любимом жуке из этой плеяды — лунном копре. Назван он так, наверное, за то, что летит на свет ночью. Жуки эти довольно крупные, смоляно-черные, блестящие, будто вдобавок еще и покрыты лаком; телосложения коренастого. У самки — короткий, будто усеченный, рог и выпуклая спинка, у самца же рог острый и высокий, а на спине целая система впадин и выростов, включая два рога по бокам спинки, правда, более коротких, чем главный, головной. Короткие сильные ноги с зубцами выдают в нем профессионального землекопа.
А находил я их очень просто: если сбоку подсохшей коровьей лепешки большой «террикон» вынутого грунта, то там гнездо копров. Осторожно вскрывая землю острой лопаткой, я докапывался до большущей округлой залы то с «полуфабрикатом» — общим, еще не оформленным запасом помета, перенесенного сверху в помещение, то с уже аккуратно вылепленными грушевидными «булочками», предназначенными на корм личинкам. В гнезде, как правило, находились и работали оба родителя — и мать, и отец. Вообще подобная семейная пара у насекомых — редкое явление. И я, поглядев то, что удавалось за несколько минут, закрывал, как умел, удивительное жучиное жилище и оставлял его в покое.
Да и как поднимется рука схватить здесь, в их же доме, умную и трудолюбивую чету землекопов- скульпторов, сунуть их в морилку-душегубку, и оставить на погибель их кровных беспомощных детишек- личинок — будущих лунных копров?
Есть ли там сегодня их потомки, пусть немногие, или же начисто исчезли мои жуки-любимцы? В тех краях, где они, может быть, сохранились, нужно принять меры по их охране, обеспечить пищей, почвой нужной плотности и влажности и всем остальным. Но трудно, ох и трудно надежно уберечь уходящий от нас навеки, многочисленный в прошлом, такой удивительный и неповторимый мир жуков, носящих в общем-то не очень благозвучное имя — навозников.
Я заканчиваю главу о друзьях моего детства — крымских насекомых и других зверушках: давно пора нам вернуться в те края, с которых я начал эту книгу — в страну моей юности — Сибирь. Только перед этим спустимся, читатель, совсем ненадолго к восточному подножию обрывов плато Неаполя Скифского — к скалам, что мелькнут справа от троллейбуса по-над крышами города при выезде из него к морю, — туда, где из-под утесов струились некогда сказочно красивые родники с необыкновенно вкусной водой, чистейшей и холодной.
Под камнями на дне ручейка скрывались крупные рачки-бокоплавы, над пышными зелеными мхами и буйными сочными травами у источников неторопливо порхали, как бабочки, ширококрылые густо- фиолетовые и металлически-зеленые стрекозы-красотки (это их научное название, по латыни Калоптерикс, дословно — красивокрылая); прилетали на водопой различные осы. Здесь же можно было увидеть огромных зеленых ящериц, смахивающих на варанов, а иногда — ужа с темной чешуйчатой кожей и ярко-желтыми щеками.
Тут же, у родника, пролегала почему-то воздушная трасса перелета большого дубового усача, занесенного ныне в Красную Книгу как редкого и охраняемого, но в последнем академическом определителе насекомых еще носящего незаслуженно обидную кличку «вредителя».
И вообще здесь, у подножия Белых Скал, сложенных из останков обитателей древнейшего теплого моря — окаменевших нуммулитов, трилобитов, аммонитов, белемнитов — было настолько здорово и романтично, что я подолгу отдыхал тут после трудных работ с насекомыми наверху, на Скифском Плато.
А сегодня ничего этого нет и в помине, кроме древнего скалистого обрыва: все-все застроено, кроме разве старинного воронцовского сада — там, ближе к реке, звеневшей от мощных лягушачьих хоров, я тоже наблюдал большущих ящериц и высматривал под камнями жуков и сколопедр. Теперь у Сада высится просторное новое здание университета с кафедрой зоологии, коллекциями насекомых и даже с лабораторией по экологии насекомых-опылителей. А напротив, в глубине тенистых улочек, что ближе к Скалам, на месте, где бил родник, стоит дом с небольшим садом, в котором расставлены искусственные трубчатые гнездовья разной конструкции для пчел-листорезов, осмий и антидий, вьющихся тут же во множестве. Здесь живет научный сотрудник университета энтомолог Сергей Петрович Иванов. И хочется думать так: энтомологическая эстафета С. И. Забнина, как бы ненадолго перешедшая к В. С. Гребенникову, пусть с перерывом, но продолжается здесь, в «Дворовом микрозаповеднике» С. П. Иванова.
А потом перейдет к его ученикам, которые организуют-таки в моем милом Крыму много-много загородных, полевых и горных заказников и заповедников для уцелевших насекомых — удивительных созданий, общение с которыми может с детства определить мировоззрение и судьбу человека, будущего хозяина Природы — рачительного и мудрого.
