– Да, конечно, поскольку вы этого хотите.
– Даете слово?
– Даю.
– Не забудьте, пожалуйста. Я надеюсь на вас, мистер Дейвенпорт.
– Все будет, как вы хотите, – успокаивал его Дейвенпорт. – А теперь, пожалуйста, не вернуться ли к надписям?
– К надписям? – переспросил Эрт: по-видимому, ему было трудно снова сосредоточиться на листочке. – Вы имеете в виду эти значки, икс игрек в квадрате и прочее?
– Да. Что они означают?
– Не знаю. Ваши интерпретации не хуже любых других.
Эшли взорвался.
– И весь ваш разговор о помощи – вздор? Что вы тогда тут болтали о плате?
Уэнделл Эрт выглядел растерянным и озадаченным.
– Я бы хотел вам помочь.
– Но вы не знаете, что значат эти надписи?
– Не… не знаю. Но я знаю, каково значение послания.
– Знаете? – воскликнул Дейвенпорт.
– Конечно. Оно совершенно ясно. Я заподозрил это еще во время вашего рассказа. И убедился в этом окончательно, когда прочел реконструкцию разговора Дженнингса со Штраусом. Вы тоже поняли бы это, джентльмены, если бы перестали раздумывать.
– Послушайте, – раздраженно сказал Эшли, – вы говорите, что не знаете, что означают эти знаки.
– Нет. Я сказал, что знаю смысл послания.
– Но ведь послание состоит из этих знаков? Это разве не сообщение, Бога ради?
– Да, в некотором роде.
– Вы имеете в виду невидимые чернила или что-то в этом роде?
– Нет! Почему вам так трудно понять самим? Вы ведь на самом пороге.
Дейвенпорт близко придвинулся к Эшли и негромко сказал:
– Сэр, позвольте мне разговаривать.
Эшли фыркнул и ответил:
– Валяйте.
– Доктор Эрт, – сказал Дейвенпорт, – не сообщите ли нам свое мнение?
– Ага! Хорошо. – Маленький экстратерролог уселся в кресло и вытер вспотевший лоб рукавом. – Давайте задумаемся над посланием. Если принять разделенные на четыре части круг и стрелку как указание на меня, остается семь групп знаков. Если это действительно указание на семь кратеров, шесть из них приведены просто для отвлечения, поскольку Аппарат определенно может быть только в одном месте. В нем нет подвижных частей, он не разбирается – он сплошной.
– Далее, ни одна группа не содержит прямого указания. SU, в соответствии с вашей интерпретацией, может означать любое место на противоположной стороне Луны, что по площади равна Южной Америке. Опять-таки PC/2 может означать «Тихо», как говорит мистер Эшли, или «на полпути между Птолемеем и Коперником», как думает мистер Дейвенпорт, или, кстати, «на полпути между Платоном и Кассини (Cassini)'. Разумеется, XY в квадрате может означать „Альфонсо“ – весьма изобретательная интерпретация, – но это может быть изображением некоей координатной системы, где У представляет собой квадрат координаты Х. Аналогично С-С может означать „Бонд“, а может „на полпути между Кассини и Коперником“. F-А может означать „Ньютон“, а может „между Фабрицием и Архимедом“.
– Короче, эти знаки настолько многозначны, что становятся бессмысленными. Даже если один из них имеет значение, его невозможно выделить среди остальных, так что единственное разумное предположение: все эти знаки даны для отвлечения внимания.
– В таком случае необходимо определить, что в этом послании абсолютно недвусмысленно, полностью ясно. Ответ таков: это послание, это ключ к укрытию. Это единственное, в чем мы уверены, так?
Дейвенпорт кивнул и осторожно сказал:
– Мы думаем, что это так.
– Ну, вы сами назвали это послание ключом ко всему делу. Вы действовали так, словно это важнейший ключ. И Дженнингс отзывался об Аппарате как о ключе. Если мы увяжем серьезность этого дела со страстью Дженнингса к игре в слова, страстью. возможно, обостренной воздействием на его мозг Аппарата… Поэтому позвольте кое-что рассказать вам.
– Во второй половине 16 столетия в Риме жил немецкий иезуит. Он был математиком и известным астрономом и помогал папе Георгию XIII реформировать в 1582 году календарь, он провел все гигантские необходимые расчеты. Этот астроном восхищался Коперником, но не принял гелиоцентрическую систему. Он склонялся к старому представлению о том, что Земля – центр вселенной.
– В 1650 году, почти через сорок лет после смерти этого астронома, итальянским астрономом, тоже иезуитом, Джованни Баттиста Риццоли была составлена карта Луны. Он назвал кратеры именами великих астрономов прошлого, и так как он тоже отвергал Коперника, самые большие и заметные кратеры он назвал именами тех, кто помещал Землю в центре вселенной: именами Птолемея, Гиппарха, Альфонсо Х, Тихо Браге. Самый большой известный ему кратер он приберег для своего немецкого предшественника.
– Этот кратер на самом деле второй по величине на видимой стороне Луны. Больше него только кратер Бейли, но он на границе лунного лимба, и поэтому с Земли его разглядеть трудно. Риццоли вообще не обратил на него внимание, и он был назван в честь астронома, жившего столетие спустя и казненного во время Французской революции.
Эшли во время всего этого беспокойно ерзал.
– Но какое отношение это имеет к посланию?
– Самое прямое, – удивленно ответил Эрт. – Разве вы не назвали послание ключом ко всему делу? Разве это не главный ключ?
– Да, конечно.
– Есть ли какое-нибудь сомнение, что мы имеем дело с ключом к чему-то?
– Нет, – сказал Эшли.
– Ну, тогда… Немецкого иезуита, о котором я говорил, звали Кристоф Клау. Разве вы не видите игру слов: Клау – ключ[9]?
Все тело Эшли обвисло от разочарования.
– Слишком натянуто, – пробормотал он.
Дейвенпорт с тревогой сказал:
– Доктор Эрт, на Луне, насколько мне известно, нет объекта, названного Клау.
– Конечно, нет, – возбужденно ответил Эрт. – В том-то все и дело. В тот период истории, во второй половине 16 столетия, европейские ученые латинизировали свои имена. И Клау поступил так же. Вместо «у» он взял эквивалентную латинскую букву «v». Потом добавил
– Но… – начал Дейвенпорт.
– Никаких «но». Позвольте также заметить, что по-латыни «clavis» означает «ключ». Теперь вы видите двойную, билингвистичную игру слов? Klau – clue, Clavius – clavis – «ключ». За всю жизнь Дженнингсу не удавалось создать двойной, двуязычный каламбур. Без Аппарата он и не смог бы. А теперь смог, и я думаю, не была ли его смерть в таких обстоятельствах торжеством? И он направил вас ко мне, потому что знал, что я помню его страсть к каламбурам и потому что сам их люблю.
Двое из Бюро смотрели на него широко раскрытыми глазами.
Эрт серьезно сказал:
– Я предлагаю вам обыскать затененный район Клавдия в том пункте, где Земля ближе всего к зениту.
Эшли встал.
