Насколько многого могла достигнуть Директория? Хотя она была антибольшевистской, ее председателем был эсер Николай Авксентьев. Его Фиц намеренно игнорировал. Эсеры были немногим лучше Ленина. Фиц надеялся на правое крыло и на военных. Только от них можно было ждать, что они восстановят монархию и частную собственность. И Фиц обратился к генералу Болдыреву, главнокомандующему Сибирской армией.

Вагоны правительства были обставлены с увядающей царской пышностью: потертые бархатные сиденья, мебель с вылетевшей инкрустацией, абажуры в пятнах, слуги в некогда изысканно расшитых ливреях. В одном вагоне сидела молодая девица в шелковом платье, с ярко напомаженными губами, и курила.

Фиц был обескуражен. Он мечтал вернуть прежний уклад, но этот антураж даже ему представлялся слишком старорежимным. Фиц с гневом вспомнил сержанта Уильямса, его презрительно-насмешливый вопрос: «Разве то, что мы здесь делаем, законно?» Пора уже заткнуть этого Уильямса навсегда, с ненавистью подумал Фиц.

Генерал Болдырев оказался большим и неуклюжим с виду.

— Мы мобилизовали двести тысяч человек, — гордо сказал он Фицу. — Можете вы их экипировать?

— Внушительное число, — сказал Фиц, но подавил вздох. Именно подобный образ мыслей привел к тому, что шестимиллионная русская армия была побеждена гораздо меньшими силами Германии и Австрии. Болдырев носил нелепые эполеты, бывшие в ходу при старом режиме, которые придавали ему вид персонажа комической оперы Гилберта и Салливана. На своем слабом русском Фиц продолжал:

— Но на вашем месте я бы отослал половину мобилизованных по домам.

— Отчего же? — озадаченно спросил Болдырев.

— Мы сможем экипировать самое большее сто тысяч. Но они должны быть обучены. Лучше иметь небольшую, но дисциплинированную армию, чем огромную толпу, которая при первой же возможности отступит или сдастся.

— Да, разумеется.

— Снабжением, которое мы вам даем, должны в первую очередь обеспечиваться те, кто находится на передовой, а не в тылу.

— Конечно. Это разумно.

У Фица сложилось удручающее впечатление, что Болдырев соглашается, даже не особенно слушая. Но нужно было продолжать.

— Очень многое из того, что мы посылаем, уходит на сторону, — я сужу об этом по тому, сколько гражданских ходит по улицам в американской форменной одежде.

— Увы, вы правы.

— Я настаиваю на том, чтобы все офицеры, не относящиеся к военной службе, были лишены военной формы и возвращались по домам. — В русской армии было огромное число любителей и дилетантов, которые лезли с советами, но в боях участия не принимали.

— Н-ну-у…

— И я предлагаю дать больше полномочий адмиралу Колчаку в качестве военного министра. — Британское Министерство иностранных дел считало Колчака наиболее многообещающим из членов Директории.

— Хорошо-хорошо.

— Вы согласны выполнить все это? — спросил Фиц, отчаянно желая достичь договоренности.

— Определенно.

— Когда?

— Все в свое время, полковник Фицгерберт, все в свое время.

Фиц пал духом. Хорошо, что Черчилль или Керзон не могли видеть, сколь невпечатляюще выглядят силы, выступающие против большевизма, подумал он с тоской. Но может, они придут в лучшую форму — с помощью Великобритании. Как бы то ни было, ему придется добиваться наилучших результатов, работая с тем материалом, который есть.

В дверь постучали, и вошел запыхавшийся адъютант Фица, капитан Мюррей, с телеграммой в руке.

— Прошу меня простить, — сказал тот, — но мне показалось, эту новость вам следует сообщить как можно скорее.

Вскоре после полудня Милдред спустилась на первый этаж и сказала Этель:

— Давай-ка выберемся на запад. — Она имела в виду Уэст-Энд, западную часть Лондона. — Все пойдут. Своих девочек я отпустила домой. — Она взяла в свое дело по изготовлению шляп двух молодых швей. — Весь Ист-Энд закрывает лавочки. Все-таки война закончилась!

Этель очень захотелось пойти. То, что она уступила Берни, не улучшило атмосферу в доме. Он приободрился, но ей стало еще горше. Может, прогулка пойдет ей на пользу.

— Мне придется взять с собой Ллойда, — сказала она.

— Ну так и возьми, а я возьму Энид и Лилиан. Они запомнят на всю жизнь день, когда мы победили в войне!

Этель приготовила Берни сэндвич с сыром, потеплее одела Ллойда, и они пошли. Казалось, флаги полощутся над каждым домом — не только «Юнион Джек», государственный флаг Великобритании, но и «дракон» Уэльса, и французский триколор, и американский звездно-полосатый. Незнакомые люди обнимали друг друга, танцевали на улицах, целовались. Шел дождь, но никто не обращал на это внимания.

Этель подумала о солдатах, которым больше не угрожает опасность — и ее собственные заботы стали отходить на второй план, уступая место радостному настроению.

Когда они миновали театры и оказались в правительственном районе, движение замедлилось. Трафальгарская площадь была запружена ликующими горожанами. Этель и Милдред добрались до Даунинг-стрит. К дому десять, резиденции премьер-министра, подойти было невозможно из-за скопления народа, надеявшегося увидеть Ллойда Джорджа, человека, выигравшего войну. Они пошли в Сент- Джеймсский парк, где повсюду в кустах обнимались парочки. Тысячи людей стояли у Букингемского дворца и пели «Пусть очаги не гаснут».[24] Когда песня кончилась, все запели христианский гимн «Благодарим мы Господа».[25] Они перешли через дорогу к Грин-парку, надеясь подойти поближе к дворцу. Молодой парень улыбнулся Милдред, и когда она тоже улыбнулась, обнял ее и поцеловал. Она с чувством ответила.

— Похоже, тебе понравилось, — ревниво заметила Этель, когда парень пошел дальше.

— Понравилось! — согласилась Милдред. — Если бы он захотел, я бы и переспала с ним.

— Я не буду рассказывать об этом Билли, — усмехнулась Этель.

— Билли не дурак, он знает, как я к этому отношусь.

Они обошли толпу и добрались до улицы Конститьюшн-хилл. Здесь толпа была не такая плотная, но они стояли сбоку, и если бы король вышел на балкон, им его было не увидеть. Этель размышляла, куда пойти дальше, как вдруг на улице, разгоняя стоявших, показался отряд конных полицейских.

За ними ехал открытый экипаж, в котором улыбались и махали толпе король с королевой. Этель сразу их узнала, она едва могла поверить такой удаче: карета направлялась в их сторону. Она заметила, что борода у короля поседела (когда он гостил в Ти-Гуине, она была черная). Вид у него был утомленный, но счастливый. Рядом сидела королева, держа над собой зонтик, чтобы дождь не намочил ей шляпку. Ее знаменитый бюст, кажется, стал еще обширнее.

— Смотри, Ллойд! — сказала Этель. — Это король!

Карета была уже совсем рядом, буквально в нескольких дюймах от того места, где стояли Этель и Милдред.

Ллойд вдруг выкрикнул:

— Король, привет!

Король услышал его и улыбнулся.

— Привет, юноша, — сказал он, и карета проехала дальше.