— Давай пока не будем сдаваться, — сказала Этель.

Через два дня партия лейбористов вышла из коалиции и заявила, что будет вести кампанию против Ллойда Джорджа. Четыре члена парламента от лейбористов, бывшие министрами, отказались уходить в отставку и были незамедлительно исключены из партии. Выборы были назначены на четырнадцатое декабря. Учитывая время, которое понадобится, чтобы доставить из Франции солдатские бюллетени и подсчитать, результаты будут объявлены не раньше Рождества.

Этель принялась составлять план кампании Берни.

Отпраздновав окончание войны, вечером того же дня Мод написала Вальтеру на почтовой бумаге с гербом Фица и опустила письмо в красный почтовый ящик на углу улицы.

Она не представляла себе, сколько времени потребуется, чтобы восстановить почтовое сообщение, но когда это случится, она хотела, чтобы ее письмо дошло до него первым. Она тщательно подбирала слова, когда писала, — на случай, если цензура сохранилась: упоминаний о браке не было, она лишь выражала надежду, что теперь, когда между их странами заключен мир, они восстановят прежние отношения. Возможно, посылать письмо было рискованно, но она отчаянно хотела знать, жив ли Вальтер, и мечтала поскорее с ним увидеться.

Мод опасалась, что победившая Антанта сочтет, что немецкий народ должен понести наказание, но речь Ллойда Джорджа, обращенная к членам парламента от либералов, ее успокоила. По сообщениям вечерних газет, он сказал, что мирный договор с Германией должен быть честным и справедливым. «Мы не должны позволять ни чувству мести, ни алчности, ни жажде наживы взять верх над основополагающим принципом справедливости». Правительство решительно выступало против того, что он назвал «низменной, презренной, отвратительной идеей мести и жадности». Это ее подбодрило. В ближайшем будущем жизнь немцев и так легкой не назовешь.

Однако открыв на следующее утро «Дейли мейл», она пришла в ужас. В глаза ей бросился заголовок: «Гансы должны заплатить». Газета соглашалась, что в Германию следует посылать продукты в качестве помощи — но лишь потому, что «если Германия вымрет от голода, она не сможет заплатить все, что должна». А кайзера следует судить за военные преступления, добавляла газета. Она раздувала огонь мести, опубликовав в колонке писем резкую заметку виконтессы Темплтон, озаглавленную «Гансам здесь не место!».

— Сколько же нам еще ненавидеть друг друга? — посетовала Мод тете Гермии. — Год? Десять лет? Всегда?

Мод могла бы и не удивляться. «Мейл» уже проводила кампанию травли против тридцати тысяч немцев, проживавших в Великобритании, — большинство жили здесь очень давно и считали эту страну своим домом. В результате тысячи ни в чем не повинных людей оказались в английских концентрационных лагерях. Это глупо, но людям необходимо кого-то ненавидеть, а газеты всегда готовы предложить им удобную мишень.

Мод знала владельца газеты, лорда Нортклиффа. Как все великие в мире прессы, он действительно верил в тот бред, который печатал. Он обладал талантом выражать наиболее нелепые и невежественные предрассудки так, словно это могло быть правдой, и постыдное начинало представляться достойным уважения.

Мод было известно, что недавно Ллойд Джордж нанес Нортклиффу личное оскорбление. Заносчивый газетный магнат предложил включить свою кандидатуру в британскую делегацию, которая отправится на предстоящую мирную конференцию, и был страшно уязвлен, когда премьер-министр отклонил его предложение.

Мод беспокоилась. В политике иногда приходилось потакать недостойным людям, но Ллойд Джордж, кажется, о том забыл. Интересно, с волнением думала она, насколько сильно повлияет злобная пропаганда газеты Нортклиффа на выборы?

Через несколько дней она узнала ответ на свой вопрос.

На митинге, посвященном выборам, который проводили в муниципалитете лондонского Ист-Энда, она заметила среди зрителей Эт Леквиз. Мод так и не помирилась с Этель, ее и сейчас трясло от гнева, когда она вспоминала, как Этель и остальные убеждали парламент принять закон, который на выборах ставил женщин в невыгодное положение по сравнению с мужчинами. Но ей так не хватало в жизни Этель с ее жизнерадостностью.

Пока представляли выступавших, публика шумела. Несмотря на то что часть женщин получила право голосовать, в основном в зале были мужчины. Мод догадалась, что большинству женщин непривычна сама мысль о том, что им следует интересоваться политическими дискуссиями. Но она чувствовала, что многих женщин может оттолкнуть сам тон политических собраний, на которых мужчины витийствовали, стоя на сцене, а слушатели их поддерживали или освистывали.

Первым выступал Берни. Мод сразу увидела, что как оратор он никуда не годится. Он заговорил о новой конституции партии лейбористов, в частности о пункте четыре, призывая сделать средства производства общественной собственностью. Мод подумала, что его предложение проводит отчетливую границу между лейбористами и либералами, выступающими за интересы деловых кругов. Но скоро она поняла, что оказалась в меньшинстве. Сидевший рядом мужчина какое-то время нетерпеливо слушал и наконец выкрикнул:

— А Гансов вы готовы выдворить из страны?

Это привело Берни в замешательство. Несколько секунд он что-то мямлил, потом произнес:

— Я готов сделать все, что принесет пользу рабочему человеку.

Интересно, подумала Мод, а входит ли в понятие «рабочий человек» женщина? И предположила, что о том же подумала и Этель.

— Но мне не кажется, — продолжал Берни, — что к числу наиважнейших задач Британии относятся действия, направленные против Германии.

Это заявление поддержки не встретило, несколько человек даже свистнули.

— Но возвращаясь к более важным темам… — сказал Берни.

— А что с кайзером? — выкрикнул кто-то из дальнего конца зала. Берни допустил ошибку, ответив вопросом на вопрос.

— Что — с кайзером? Он же отрекся от престола, — ответил он.

— Следует его судить?

— Разве вы не понимаете, — раздраженно сказал Берни, — что если его станут судить, ему придется защищаться? Вы что, хотите предоставить императору Германии возможность поведать миру о своей невиновности?

Мод показалось, что это веский аргумент, но аудитория хотела услышать совсем другое. Крики недовольства зазвучали громче.

— Повесить кайзера! — закричал кто-то.

Мод подумала, что британские избиратели отвратительны, когда сердиты. Во всяком случае — мужчины. Мало кто из женщин захочет посещать подобные собрания.

— Если мы станем вешать побежденных врагов, значит мы — варвары.

Мужчина рядом с Мод закричал:

— А платить вы их заставите?

Это получило наибольший резонанс. Несколько человек крикнули:

— Пусть гансы платят!

— В разумных пределах… — начал Берни, но продолжать ему не дали.

— Пусть гансы платят! — закричали несколько голосов, и, подхватив, зал стал скандировать хором: — Пусть гансы платят! Пусть гансы платят!

Мод тихо встала и вышла.

Вудро Вильсон стал первым американским президентом, выехавшим за пределы страны во время пребывания в должности.

Четвертого декабря он вышел на корабле в море из Нью-Йорка, а через девять дней Гас встречал его на пристани в Бресте, на западной оконечности Бретани. В полдень туман рассеялся и показалось солнце,