— He-а, какао вон в банках.

Левка повернулся и отвернул край брезента. Он был почти уверен, что Сид шутит. Но увидел картонную коробку с надписью «Шоколад и какао от Фрая».

— Не очень-то это местные пользуют, — сказал он.

— Ниже смотри.

Левка отодвинул коробку и увидел другую надпись: «„Тичерз Хайлэнд Крим“ — совершенство старого шотландского виски».

— Сколько? — спросил Левка.

— Двенадцать коробок.

— Это получше, чем какао.

Они ехали прочь от центра; Левка часто оглядывался, проверить, не следует ли кто за ними, и смотрел с опаской, если по пути попадался старший офицер американской армии. Но никто их ни о чем не спрашивал. Владивосток кишел беженцами, спасавшимися от большевиков, и многие были при деньгах. Они тратили их так, словно завтрашний день уже не настанет, — а если и настанет, то отнюдь не для всех. Магазины ломились, улицы были полны повозок вроде этой, с товаром. Многое из того, что выставлялось на продажу, было привезено контрабандой из Китая или, как виски Сида, украдено у военных.

Левка увидел женщину с маленькой девочкой и подумал про Дейзи. Он скучал по ней. Она уже начала ходить и вовсю познавала мир. От ее надутых губок таяло любое сердце, даже сердце Джозефа Вялова. Левка уже полгода ее не видел. Сейчас ей было два с половиной, и она, должно быть, изменилась за то время, что его не было.

По Марге он тоже скучал. О ней он мечтал, вспоминал, как ее нагое тело изгибалось в постели и льнуло к нему. И хотя из-за нее он влип в неприятности и оказался в Сибири, все равно хотел увидеть ее снова.

— А у тебя есть слабость, Сид? — спросил он.

— He-а. Только деньги.

— А из любви к деньгам ты готов рисковать?

— He-а, только воровать.

— А в переделки из-за воровства никогда не попадал?

— В серьезные нет. Раз в тюрьму попал, да и то всего на полгода.

— А моя слабость — женщины.

— Да?

Левка уже привык к этой английской привычке переспрашивать, когда тебе уже сказали.

— Да, — сказал он. — Не могу удержаться. Бывает до зарезу хочется войти в ночной клуб с красивой девчонкой под руку.

— Да?

— Да. Ничего не могу с собой поделать.

Повозка въехала в портовый район грязных дорог и матросских ночлежек — трактиров без названий и даже без адреса. Сиду было явно не по себе.

— Ты хоть вооружен? — спросил Левка.

— Не-а, — сказал Сид. — Ток это, — и оттянув куртку, он показал заткнутый за пояс огромный пистолет с дулом длиной в фут. Левка никогда таких не видел.

— Это что еще за хрень?

— «Веблей-Марс». Самое сильное ручное оружие в мире. Очень редкое.

— Да с таким и курок спускать не надо, достаточно махнуть, чтобы напугать всех до смерти.

В этом районе никого не нанимали чистить улицы от снега, и повозка ехала по колее, проложенной другими, а на малоезженных улицах скользила по льду. Очутившись в России, Левка впервые за долгое время вспомнил о брате. На продаже украденных с военных складов товаров он хорошо заработает, и у него будет достаточно денег, чтобы послать их Григорию.

За свою короткую жизнь он наделал немало гадостей, но если восстановит отношения с братом, сам себе многое простит.

Они въехали в переулок и свернули за низенькой постройкой. Левка открыл коробку и вынул бутылку.

— Сиди тут, сторожи товар, — велел он Сиду. — А то пойдем вместе — ищи потом ветра в поле.

— Не волнуйся, — сказал Сид, но в его голосе не было уверенности.

Левка сунул руку под шинель, коснулся своего кольта сорок пятого калибра — и вошел через заднюю дверь.

Это была забегаловка из тех, что в Сибири считаются трактирами. Небольшая комната, стол и несколько стульев. Барной стойки не было, а в приоткрытую дверь виднелась грязная кухня с полкой бутылок и бочкой. У огня сидели трое в драных полушубках. Сидевшего в центре Левка узнал — его звали Сотник. Он носил мешковатые штаны, заправленные в сапоги. У него были высокие скулы и раскосые глаза, к тому же он носил тонкие усики и бакенбарды. Лицо обветренное, красное и морщинистое. Лет ему могло быть сколько угодно — от двадцати пяти до пятидесяти пяти.

Левка поздоровался со всеми за руку, открыл бутылку, и один из них — видимо, владелец заведения — принес четыре разномастных посудины. Левка налил помногу, и все выпили.

— Это лучший виски в мире, — сказал Левка по-русски. — Его везут из такого же холодного края, как Сибирь, где в горных ручьях течет талая вода с ледников. Жаль только, очень дорогой.

Лицо Сотника было по-прежнему неподвижно.

— Сколько? — спросил он.

Левка не собирался снова позволять ему торговаться.

— Цена та же, о какой вчера условились. В золотых рублях, иначе никак.

— Сколько бутылок?

— Сто сорок четыре.

— Где они?

— Недалеко.

— Ты бы поосторожнее. Кругом полно ворья.

Это могло быть предупреждением, а могло быть и угрозой. Левка понял, что двусмысленность не случайна.

— Это я знаю, — сказал он. — Я сам вор.

Сотник взглянул на товарищей, и, помолчав, рассмеялся. Те тоже засмеялись.

Левка налил еще.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Ничего с вашим виски не случится, там еще ствол имеется.

Эта фраза тоже прозвучала двусмысленно. Так можно было и успокоить, и предупредить.

— Это хорошо, — сказал Сотник.

Левка выпил и взглянул на часы.

— Скоро здесь должен проходить военный патруль, — солгал он. — Пора мне.

— Еще по одной, — сказал Сотник.

Левка встал.

— Виски брать будете? — Он позволил себе проявить раздражение. — Я легко продам его в другом месте.

Это была правда. Продать алкоголь было несложно.

— Беру.

— Деньги на бочку.

Сотник поднял с пола седельную сумку и начал отсчитывать пятирублевые монеты. Цена, о которой они договаривались, составляла шестьдесят рублей за дюжину. Сотник медленно складывал монеты в столбики по двенадцать, пока не получилось двенадцать столбиков. Левка понял, что до ста сорока четырех Сотник считать не мог.

Закончив, Сотник посмотрел на Левку. Левка кивнул. Сотник ссыпал монеты обратно.

Они вышли на улицу. Сотник нес сумку. Опустилась ночь, но светила луна, и все было хорошо видно. Левка сказал Сиду по-английски: