еще на день. Весь Лондон взбудоражен развитием последних политических событий.

— О чем вы говорите? — спросил Гас. — Мы еще не видели сегодняшних газет.

— Вчера Ллойд Джордж написал Асквиту с требованием сменить курс ведения войны. Он хочет, чтобы все решения принимал облеченный полномочиями военный совет, состоящий из трех министров.

— Асквит на это пойдет? — спросил Гас.

— Разумеется нет. Он ответил, что если бы создали такой совет, председателем пришлось бы стать премьер-министру.

Ехидный друг Фица Бинг Уэстхэмптон сидел на диване у окна.

— Ну тогда и смысла нет, — сказал он. — Любой совет, во главе которого встанет Асквит, будет столь же слабым и нерешительным, как кабинет министров… — Он виновато взглянул на окружающих. — Прошу прощения у присутствующих министров.

— Однако вы правы, — сказал Фиц. — Это письмо — вызов Асквиту, особенно после того, как Макс Эйткен рассказал обо всем газетчикам. Сейчас уже нет возможности пойти на компромисс. Это война до победного конца, как сказал бы Ллойд Джордж. Если не получится так, как он хочет — ему придется выйти из кабинета министров. А если получится — уйдет Асквит, и нам придется выбирать нового премьер- министра.

Мод встретилась глазами с Гасом. Она поняла, что они думают об одном и том же. Если на Даунинг- стрит будет Асквит, это даст шанс мирной инициативе. Если в поединке победит Ллойд Джордж, все будет по-другому.

В холле прозвучал гонг, объявляя гостям, что настало время переодеваться в вечерние наряды. Чаепитие закончилось. Мод ушла в свою комнату.

Все, что она наденет, было подготовлено. Это вечернее платье было куплено в Париже для лондонских балов еще в 1914 году… С тех пор она почти не покупала нарядов. Она сняла платье, в котором выходила на чаепитие, и надела шелковый халатик. Звонить горничной пока не стала: ей хотелось несколько минут побыть одной. Она присела к туалетному столику и посмотрела на себя в зеркало. Ей двадцать шесть, и это уже заметно. Она никогда не была красавицей, но симпатичной ее называли. С наступлением сурового военного времени черты утратили мягкость и стали более резкими. Что подумает Вальтер, когда увидит ее — если им суждено когда-нибудь встретиться? Она коснулась рукой груди. В конце концов хотя бы грудь все еще упругая. Ему понравится… От мыслей о нем соски напряглись. Она подумала, не успеет ли…

В дверь постучали, и она с виноватым видом опустила руки.

— Кто там? — спросила она.

В комнату вошел Гас Дьюар.

Мод встала, запахивая халатик, и сказала как можно решительнее:

— Господин Дьюар, будьте добры немедленно выйти!

— Не волнуйтесь, — сказал он. — Мне нужно было увидеться с вами наедине.

— Я не могу себе представить ни единой причины…

— В Берлине я видел Вальтера.

Мод потрясенно замолчала, глядя на Гаса. Откуда он мог знать?..

— Он передал для вас письмо, — сказал Гас. Он сунул руку в твидовый пиджак и вынул конверт.

Мод взяла конверт дрожащей рукой.

— Он сказал, что не упоминал в письме ни своего имени, ни вашего, опасаясь, что письмо могут прочесть на границе, — но мой багаж не проверяли.

Мод держала письмо в руке и боялась открыть. Ей так хотелось узнать, как он там, — но вдруг она испугалась, что в письме что-то плохое. Вальтер мог завести любовницу и в письме просить, чтобы она его поняла. Он мог даже жениться на немецкой девушке и предлагать ее сохранить их брак в тайне. И что хуже всего — он мог предложить ей развод.

Она вскрыла конверт.

И прочла:

Ее глаза наполнились слезами.

— Господин Дьюар… — сказала она. — Я вам так благодарна, что вы его привезли!

Он неуверенно шагнул к ней.

— Ну что вы… — сказал он и погладил ее по руке.

Она попыталась читать дальше, но из-за слез плохо видела, что написано в письме.

— Я так счастлива! — сказала она и всхлипнула, уткнувшись головой Гасу в плечо. Он обнял ее.

— Ну не надо, все хорошо, — сказал он.

Мод дала волю чувствам и разрыдалась.

Декабрь 1916 года

Фиц работал на улице Уайтхолл, в Адмиралтействе. Не та это была работа, о какой можно мечтать. Будь его воля, он бы вернулся к «Валлийским стрелкам» во Францию. Как ни ненавидел он грязь и окопы, хорошо чувствовать себя, оставаясь в безопасности Лондона, в то время, как другие рискуют жизнью, он не мог. Он с ужасом думал, что его могут счесть трусом. Однако врачи заявляли, что нога еще недостаточно окрепла, и в армию ему возвращаться нельзя.

Так как Фиц говорил по-немецки, Смит-Каннинг из Бюро секретных служб дал ему рекомендацию в морскую разведку, и его временно направили работать в отдел, который называли «Комната 40». Меньше всего на свете ему хотелось заниматься офисной работой, но, к своему удивлению, он обнаружил, что для победы в войне эта работа очень важна.

В первый же день войны почтовое судно «CS Alert» вышло в Северное море, нашло немецкие сверхмощные телефонные кабели, проложенные по морскому дну, и повредило их. Этим коварным ударом англичане заставили врага для большинства сообщений пользоваться беспроводной связью. А беспроводные сообщения можно перехватить. Немцы были не дураки и все сообщения шифровали. И как раз «Комната 40» занималась дешифровкой.

Фиц работал со многими людьми — некоторые были очень странными, а большинство и на военных не очень походили, — пытавшимися расшифровать тарабарщину, которую ловили береговые станции перехвата. В таком головоломном занятии, как дешифровка, от Фица толку не было. Но зато он мог перевести расшифрованный текст на английский и что важнее, благодаря своему полевому опыту мог судить, какие сообщения действительно важны.

В конце 1916-го западный фронт фактически оставался на тех же позициях, что и в начале года, несмотря на огромные усилия обеих сторон: жестокий штурм Вердена немцами и еще более кровопролитное наступление англичан на Сомме. Антанте отчаянно требовалась помощь. Если бы в войну вступили Соединенные Штаты, они смогли бы склонить равновесие сил на свою сторону, но пока признаков подобных намерений не было.

Во всех армиях командиры отдавали приказы поздно ночью или рано утром, так что Фиц начинал очень рано и напряженно работал до полудня. В следующую после охоты среду он вышел из Адмиралтейства в половине первого и взял до дома такси. Хоть идти от улицы Уайтхолл до Мэйфэр было близко, зато в гору, и для него сейчас это было чересчур.

Домашние — Би, Мод и тетушка Гермия — как раз садились за ланч. Фиц отдал трость и форменную фуражку Грауту и присоединился к дамам. После практичной обстановки кабинета находиться дома было