Ей пришлось оторваться от письма и вытереть слезы, когда она вспомнила те дни: накрахмаленная форменная одежда, сытные обеды в безупречно прибранной столовой для слуг, а главное — стройное, прекрасное тело, которым она когда-то обладала.

Она погрызла конец карандаша и после долгого раздумья приписала:

Каждый месяц, во второе воскресенье, из самого Кардиффа приезжал приглашаемый для русских священник. Он прибывал в Эйбрауэн на поезде с саквояжем бережно упакованных икон и подсвечников — служить Божественную литургию.

Левка Пешков ненавидел попов, но службу посещал всегда — чтобы потом бесплатно поесть. Служба проходила в читальном зале публичной библиотеки. Библиотека носила имя Карнеги и была построена на пожертвования американского филантропа — так было написано на мемориальной доске, висевшей в вестибюле. Левка умел читать, но совершенно не понимал людей, получающих от этого удовольствие. Газеты здесь были прикреплены к массивным деревянным стойкам, чтобы не украли, и повсюду стояли таблички с просьбой соблюдать тишину. Ну что хорошего может быть в таком месте?

Левке вообще мало что нравилось в Эйбрауэне.

Лошади были везде одинаковы, но он ненавидел работать под землей: там вечно стояла полутьма и толстым слоем все покрывала угольная пыль, от которой он постоянно кашлял. А снаружи непрерывно шел дождь. Никогда он не видел, чтобы дождь шел столько дней подряд. Не грозы, не случайные скопления туч, за которыми можно ожидать передышки — ясного неба и сухой погоды. Нет, дождь был мелкий, моросящий, он сыпался с неба целый день, иногда — целую неделю, и противная сырость поднималась вверх по штанинам и заползала за шиворот.

В августе, вскоре после начала войны, бастующие выдохлись и вернулись на работу. Многих приняли назад и вернули им дома — исключение составили те, кого начальство заклеймило как смутьянов, и почти все они ушли с «Валлийскими стрелками» на войну. Выселенные вдовы как-то устроились. Новеньких больше не бойкотировали: местные пришли к выводу, что эти иностранцы — просто пешки, которыми манипулирует капиталистическая система.

Но Левка сбежал из Петербурга не для того, чтобы здесь сидеть. Конечно, в Англии лучше, чем в России: здесь разрешены профсоюзы, полиция более-менее держится в рамках, даже евреи чувствуют себя посвободнее. Но он не собирался всю жизнь просидеть в этом шахтерском городишке у черта на куличках. Не о том мечтали они с Григорием. Здесь не Америка.

Даже если бы ему и захотелось остаться, он должен был ехать дальше — ради Григория. Он понимал, что поступил с братом по-свински, но он ведь поклялся выслать ему денег на билет! Левка за свою короткую жизнь легко нарушил множество обещаний, но это собирался выполнить.

Ему уже почти хватало на билет от Кардиффа до Нью-Йорка. Деньги он прятал в тайнике под большим кирпичом на кухне своего дома на Веллингтон-роу, вместе с пистолетом и паспортом брата. Конечно, сбережения у него были не от шахтерского заработка: тех денег едва хватало на пиво и курево. Деньги на билет он откладывал, играя каждую неделю в карты.

Спиря уже не был его соседом: через несколько дней после приезда в Эйбрауэн он вернулся в Кардифф искать работу полегче. Но найти жадного человека можно везде, и Левка завел дружбу с помощником начальника шахты по имени Рис Прайс. Левка обеспечивал Прайсу постоянный выигрыш, а потом они делили выручку. Важно было не переборщить: иногда следовало дать выиграть и другим. Если бы шахтеры поняли, что происходит, для Левки это обернулось бы гибелью не только прибыльного дела, но и его собственной: скорее всего, его просто убили бы. Так что его богатство росло медленно, и Левка не мог себе позволить отказываться от бесплатных обедов.

Священника всегда встречала на станции машина графа. Его везли в Ти-Гуин, где угощали хересом с бисквитами. Если графиня была дома, она вместе с ним шла в библиотеку и заходила за несколько секунд до него — так ей не приходилось долго ждать в одном помещении с чернью.

И сегодня, через несколько минут после того как большие часы на стене в читальном зале пробили одиннадцать, она вошла в библиотеку в белой меховой шубке и шляпке — стоял февраль, и было холодно. Левка содрогнулся: видя ее, он всегда снова чувствовал тот всепоглощающий ужас шестилетнего мальчика, у которого на глазах казнили отца.

Следом за ней вошел священник в белом одеянии. В этот день впервые он явился в сопровождении другого человека в рясе — и Левка с ужасом узнал своего прежнего подельника Спирю.

Пока священник резал пять хлебов и смешивал воду с вином, Левка лихорадочно думал. Может ли такое быть, чтобы Спиря обратился к Богу и исправился? Или его одежда священника — лишь новый способ воровать и обманывать?

Началась главная часть литургии. «Аминь!» — отозвался священнику хор, созданный несколькими прихожанами из числа глубоко верующих (создание этого хора сердечно обрадовало соседей-валлийцев). Левка крестился, когда крестились остальные, но мысли его крутились вокруг Спири. Если бы тот вздумал выболтать правду и разрушить Левкины планы, это было бы вполне в стиле попов. Прощайте тогда карты, прощай билет до Америки и мечта вытащить туда Григория…

Левка вспомнил последний день на «Архангеле Гаврииле», когда он пригрозил Спире выбросить его за борт, едва тот спросил, что бы Левка делал, если бы Спиря его обманул. Теперь он вполне мог это припомнить. Левка пожалел, что тогда не сдержался.

Всю службу он смотрел на Спирю, пытаясь по лицу определить, чего от него ждать. Когда он подошел причаститься, то попытался поймать взгляд недавнего приятеля, но Спиря не подал вида, что узнал его: он как будто был всецело поглощен службой.

Потом священник и его служка уехал вместе с графиней на машине, и около тридцати прихожан последовали за ними пешком. Левка подумал, что, может, Спиря заговорит с ним в Ти-Гуине, и со страхом попытался себе представить, что он скажет. Сделает вид, что никогда не занимался с Левкой карточным жульничеством? Или все расскажет шахтерам и направит их гнев на Левку? Или потребует денег за молчание?

Искушение бежать из города немедленно было велико. Поезда на Кардифф шли каждый час или два. Было бы у него побольше денег — он бы сделал ноги не раздумывая. Но ему не хватало на билет, поэтому он брел по дороге, ведущей на холм к особняку графа, за бесплатным обедом.

Их кормили в помещениях для прислуги, на нижнем этаже. Кормили сытно: тушеная баранина и вволю хлеба, да эль, чтобы все это запить. К ним приходила Нина, русская служанка графини, женщина средних лет, которая была за переводчика. Левка ходил у нее в любимчиках, и она всегда следила, чтобы ему перепадала лишняя кружка эля.

Священник ел вместе с графиней, но Спиря вошел в столовую для слуг и сел рядом с Левкой. Левка изобразил самую обаятельную дружескую улыбку.

— Мой старый друг, какой сюрприз! — сказал он по-русски.

Но Спиря не клюнул.

— Скажи-ка мне, ты по-прежнему играешь в карты? — спросил он.

— Если ты будешь об этом помалкивать, я тоже никому ничего не скажу, — тихо произнес Левка, все так же улыбаясь. — Справедливо?

— Мы поговорим об этом после обеда.

У Левки упало сердце. Чем, интересно, кончится этот разговор — проповедью или шантажом?

Когда после обеда Спиря пошел к черному ходу, Левка двинулся за ним. Ничего не говоря Спиря повел его к белой беседке-ротонде, напоминающей греческий храм в миниатюре. Если бы к ним кто-то направился, они заметили бы его издали. Шел дождь, и по мраморным колоннам стекали крошечные