— Хорошо вам, конечно! По 'десятке' срубили! — ныл Пасхальный Кролик. — У тебя, Генка, какой оклад? Двести? Значит, ты две тысячи срубил, да? Как с куста!

— Минус налоги, — спокойно ответил Генка, привыкший ещё в поезде к подобным разговорам. Он размял новую папиросу 'Любительская', осторожно продул её и чиркнул импортной зажигалкой.

— Вот и зажигалочку приобрёл… — удовлетворённо констатировал Пасхальный Кролик, видимо, окончательно убедившийся в том, что старший научный сотрудник Генка Кайсаров вышел в разряд если не подпольных миллионеров, то весьма состоятельных людей. — Дай-ка, я гляну… почём взял? В Чернобыле?

— В Киеве, на перроне, — с удовольствием сказал Генка. — Валялась, подобрал. Да серьёзно я!! Потерял кто-то, я и подобрал!

Пасхальный Кролик скорчил постную гримасу. Немудрёные мысли его были буквально-таки написаны на лице: 'Знаем мы, Гена, все эти фокусы! Барагозил по ресторанам, трахал киевляночек, срубил бабок халявно, набрал в Киеве шмоток и фарцуешь теперь потихоньку… и вообще, пишешь отчёты типа 'Распределение стронция-90 в пределах южного сектора тридцатикилометровой зоны' и живёшь богатой и полной жизнью, в то время, как несчастный младший научный сотрудник, свежевыпеченный женатик и бородач Константин Пасхин гниёт в родном институте за паршивые 160 рублей ежемесячного оклада на руки.

В курилке сегодня было прохладно. Вентилятор, установленный новым электриком буквально за пару дней до приезда Генки из Чернобыля, тихо жужжал, вытягивая папиросный дым. Иногда лопасти хилого ветродуя замирали в борьбе с порывами внешнего воздуха, задувающего в обратную сторону, а потом вентилятор, словно словно набравшись храбрости, гнал табачный смог на простор. На этом самом просторе размахивали ветками полуосыпавшиеся берёзы, прощаясь с тянущимися на юго-запад мрачными, почти уже зимними, облаками.

Дверь хлопнула и в туалет-курилку вплыл Завлаб Остолопыч. Он прошествовал к самодельной доске для объявлений, висящей над писсуарами, и аккуратно прикнопил к ней вырезку из газеты 'Уральский рабочий'. Заголовок вырезки был лих и оптимистичен: 'Чернобыль: страхи для обывателей'.

— Лучше бы они назвали заметку 'Похуй мороз!' — сказал Генка, со скамейки не видящий текста — зрение-с! — но прочитавший заголовок ввиду аршинности букв, занявших не менее двадцати пяти процентов текста.

Завлаб Остолопыч не успел ничего ответить, — в курилку по одному стал просачиваться народ. Просачивался он дружно, шумно и весело. Утренний этикет курилки требовал, чтобы каждый поздоровался за руку, — в сутолоке рукопожатий из-за плеча Маркиряна вытянулась здоровенная длань Сукнобойникова и чуть было не высадила Генке глаз корявым ногтем большого пальца. Остолопыч уплыл, удивительным образом пройдя сквозь толпу без ущерба. Из коридора привычно завопили дамы: 'Дверь, блин, закройте, мужчины! Весь коридор уже из своего туалета прокурили!' — и протиснувшийся в арьергарде маленький, кудрявый и рыжий технический переводчик Принц Евгений захлопнул с ворчанием дверь.

Всё было, как всегда. Генка радостно подумал: 'Смотри-ка, как и не уезжал!'

Вот и Воинов вытаскивает из-за входной двери фанерку, на которой выжжено: 'Место воина!' — и пристраивает её на унитаз самой ближайшей к курительной скамейке кабинки — той самой, на двери которой испокон веков начертано: 'Нагадишь — убью!'

— Серёга, тебя тут никто не обижал? В кабинке никто не гадил? — радостно спросил Генка, перекрикивая гул.

— Был тут один… мелкодрис из Управления, — охотно ответил Воинов, чиркая спичкой, никак не желавшей разгораться. — Я ему говорю, мол, что же ты, гад, наделал?! Это же специальный унитаз для слива радиоактивных отходов!..

— И что — поверил?

— Ссыкло, — туманно ответил Воинов. — Я его потом в санпропускник водил, отмываться. Дал пачку 'Защиты' и сказал, что надо хорошенько надраивать все мочеполовые места…

Учитывая, что порошок 'Защита' был не более, чем смесью обычного стирального порошка 'Лотос' с разнокалиберным абразивным песком 'Косулинского завода абразивных материалов', Генка розыгрыш оценил, но сказать ничего не успел…

Начиналась утренняя курилка — Час Большого Смога, в котором относительно свежие и уже окончательно проснувшиеся сотрудники третьего этажа 'НИИ****' выдавали самые гениальные идеи, высказывали самые трезвые мысли и выпаливали наиболее азартные предположения… и вообще — галдели.

— Остолопыч говорит: 'Не так меряют рыбу! Вы жабры, жабры хотя бы проверьте!', - а потом в 'Комсомолке' — видел? Я так и знал, что ты это увидишь! — мужик на снимке… КРБГ держит у какой-то селёдки рядом с её жопой и надпись: 'Проверено! Радиации нет!'

— Жопа у рыбы тоже… желудочно-кишечный тракт… органы выделения…

— Да брось ты! Это вообще на Каспии снимали!

— …пять уазиков! И самое смешное — только-только! В смазке ещё! Генка говорит, мол, ребята, — отмоем! А полкан воет — я уже акт подписал! Месяц скоблили — доскоблили! — все пять штук чистые!

— Самоходом бы и пригнали.

— Фигушки. И Зоны не выедешь без пропуска — раз. Прав на них нет — два… в смысле, документов никаких, понимаешь? Они же списаны!

— Ну… перелесками бы… огородами…

— Первые замеры — все, как идиоты рядом толкутся. Генка на дерево полез, а мы — все пятнадцать мудаков — стоим под деревом и переживаем, типа, не ёкнулся бы… советы подаём! Генка щупом в крону дерева тыкает-тыкает, а сверху всё дерьмо нам в морды сыплется — листья, ветки, пыль столбом, кора… потом уже сообразили… с того момента — хрен кто полезет, а уж тем паче — внизу стоять будет!

— … в первые же дни меряли! Комбинезоны, — самые грязные места, — как ты думаешь, где?

— Ну… как всегда… воротники, обшлага рук и ног… и ширинка…

— Вот сразу видно, Кролик, что ты в поле бывал!

— А что, разница-то есть?

— Есть, Кролик, есть!

— Ну, вы же и по 'десятке' получили, хрена ли жаловаться…

— А что баба тебе сказала?

— Говорит, типа, двоих родила и хватит. Типа, пусть у тебя хоть полностью повиснет — куда нам в полтинник-то?!

Ржут. Филиппок — довольно, Пасхальный Кролик — невольно поправив тугой воротничок водолазки.