– Но то, что я знаю о книге судеб, можно рассказать за десять минут.

– Бани, ты считаешь меня дурой? Я не требую от тебя сиюминутного исполнения сделки. Я знаю, что твоя голова сейчас пустая и ничего не соображает. Даю тебе пять дней.

– Где же я найду сведения о книге судеб? – спросил Бани.

– О, небеса! – Арикона начала терять терпение и сверкнула глазами. – Раскинь мозгами! Ты живешь в век высоких технологий! Библиотеки, брат Бенедикт, интернет, старожилы вашего вшивого ордена… Поговори с братьями, сестрами… Даю тебе три секунды на размышление. Раз… Два…

– Я согласен! – сказал он, хватаясь за голову.

– Умница, – улыбнулась она. – Я вернусь сюда через пять дней. Если информация будет исчерпывающей, я немедленно оплачу счет. И на пять дней я дам вам полное здоровье и светлый ум. Кроме того, – она извлекла из темноты кожаный кошелек, в котором соблазнительно брякали монеты. – Это чистое золото. Можешь платить им за информацию. Я прибавлю вдвое больше после окончания работы. Потратишь на свой орден, или на девок.

– Золото Преисподней! – прошептал Бенедикт.

– Не будь таким щепетильным, – бросила через плечо Арикона.

– Книга судеб – тайна за семью печатями! Познавший ее либо вознесется на небеса, либо сгорит в адском пламени!

– Я уже однажды горела в пламени ада! – резко ответила Арикона, вплотную подходя к Бани и сдавливая его горло пальцами. Он вытаращил глаза и выронил мешочек с золотом. – Ему не удалось сжечь меня! И ты огню тоже не интересен. А то, что огонь не может сжечь, он закаляет. Так что не пугай меня такими глупостями.

В глубине черных зрачков замелькали красные искры, кружащиеся в бешеном танце. Запахло серой.

– Я сделаю так, как ты мне прикажешь, Арикона! – прохрипел Бани.

Она разжала пальцы. Дверь в коридор, освещенный огнями факелов, отворилась сама собой. Арикона вышла из комнаты, расправила крылья и стрелой взмыла вверх, разрушая перекрытия этажей. Посыпались обломки бетона, известка, куски стальных прутьев…

– Вот стерва! – с ненавистью сказал Бани, потирая горло, на котором остались следы пальцев Ариконы.

– Я все слышу, Бани! – рявкнул голос со стороны алтаря, и Бенедикт в ужасе присел в уголке, таращась в пыльную завесу коридора.

На самом краю земли, – на том самом краю, где кончается небо и начинается мертвая синева бесконечного космоса, где звезды теряют ощущение соприкосновения с живым миром и льют свой холодный свет на пропитанную солью почву, на том краю, где начинались звездные дороги, с которых осыпались космические искры, где когда-то в отраженном свете шевелились тени трех китов, слонов и огромной черепахи, молчаливо и покорно несущей свою тяжкую ношу, – на этом самом краю Земли лежал грозно и мрачно красный осколок гранитной скалы. Кто его принес сюда, было непонятно, но назначение этой глыбы было таково – скрывала она от любопытных и праздно шатающихся непосвященных людей дыру-вход. Тому, кто отважился бы заглянуть за скалу, привиделась бы черная бездонная нора, притягивающая свет и не отпускающая его, засасывающая в себя все, что касалось этой черноты. Вокруг же камня расстилалась пыльная пустыня, пепельно-серая, тихая, а потому внезапно раздающиеся нет-нет звуки из норы звучали особенно страшно и громко. Стоило звуку покинуть дыру, как злой, невесть откуда появившийся порыв ветра хватал его, злобно гонял по пустыне до полного изнеможения, а потом безжалостно бросал в черную яму.

Для посвященных же сразу за скалой вырастали вдруг каменные ступени, ведущие вниз. После каждого нового шага мерк свет за спиной, а по бокам лестницы вспыхивали оранжевые факелы, немыслимо чадящие и почти не дававшие света. Хрустела под подошвами обуви пыль и песок, нанесенный ветром, лестница делала крутой изгиб и начинала звучать при шаге – раздавались тяжкие вздохи и стоны. То стонали несчастные души, замурованные под плитами ступеней, звали они на помощь, но по ступеням никогда не спускались те, кто мог бы, или, по крайне мере, хотел бы им помочь.

Постепенно мрак внизу светлел, прыгали в нем размытые белые полосы и неясные желтые пятна, пульсировали красные жилы, сплетаясь в клубок, и воздух терял свежесть, напитываясь запахом серы и угарного газа. Тепло оставалось наверху, а здесь, несмотря на многочисленные факелы, костры и адские всполохи пламени, всегда было холодно, промозгло, ледяные сквозняки кололи острыми иголками лица и тела, и невозможно было никому согреться здесь.

Арикона спускалась по лестнице одна – Потерянной Душе показываться здесь без разрешения Лорда воспрещалось. Да никогда и не смогла бы она преодолеть мост, связывающий последнюю ступень лестницы и дорогу, ведущую во Дворец. Несчастную безгрешную Душу в единый момент разметали бы по всему пространству ада два брата – морозных ветра, охраняющих мост от тех, кто попадал в ад случайно.

Арикона остановилась у краю моста. Широкий – метров десять шириной, он изгибался плавной дугой над пропастью, заполненной зеленым тошнотворным туманом. Никому не дано было знать, как глубока эта пропасть, потому что даже сам Лорд не знал этого. Зеленый туман иногда взбулькивал с ужасным звуком, и взметались вверх столбы мерзкой жижи, пахнущей разлагающимся белком. Если брызги попадали на идущего по мосту, то на коже оставались ожоги, как от серной кислоты, и демоны, равно как и все остальные, старались держаться подальше от перил, спеша во Дворец.

Плиты моста терялись в тумане. Он стоял плотной стеной, но и через него виднелись золотые искры стен Дворца, готовящегося к празднику. Сюда не долетало ни звука, но Арикона знала – там играет музыка, и поются песни. Странные песни, но все-таки песни.

Каменные плиты кое-где были изрыты щербинами от долгого пользования. Когда-то по нему разрешалось ездить на лошадях, драконах и прочих тварях, используемых демонами для передвижения, но от их копыт и когтей мост сильно страдал и терял свой вид, равно как и надежность. Кроме того, всадники нередко устраивали здесь безумные гонки, соревнуясь в ловкости и скорости, нередко не могли удержаться в седлах, отчего много демонов навсегда бесследно исчезло в пропасти зеленого тумана. Лорд настрого запретил использовать мост для скачек и соревнований, и теперь здесь могли проходить только пешие.

Едва Арикона ступила на мост, раздался свист, скрежет, лязганье и сверху на нее обрушился ледяной холод. Ураганный ветер обхватил ее за плечи, запустил когтистые лапы в волосы и потащил к перилам моста. Арикона выкрикнула заклинанье, и ветер отпустил ее, изрыгая проклятья. Это был один из двух братьев – Мильмокс, охраняющий мост. Он закружился вокруг идущей Ариконы, и она увидела его лицо – наполовину человеческое, наполовину звериное, с клыкастой пастью и горящими глазами-щелками. Длинные волосы, похожие на сосульки, издавали звон при движении, и царапали ветру лоб и шею. От этого Мильмокс терял воду из ран и щедро орошал солеными брызгами встретившихся ему на пути. Он ударил Арикону в спину, но она угрожающе подняла кривой нож, направив лезвием вниз, и Мильмокс отступил, взвывая и бормоча что-то непонятное. Второй братец ползал под ногами и заковывал камни в ледяную корку, заставляя Арикону то и дело оступаться. Ничего невозможно было поделать с братьями – проклятые людьми, они навечно оставались стражами моста и самыми верными слугами Лорда. Их нельзя было подкупить – чем подкупишь ветер? Их нельзя было обмануть – они видели всех и все насквозь. Их нельзя было убить или испугать. Только заклинания открытой дороги держали их на некотором расстоянии от прохожего, да и то без особого успеха. Арикона защищалась ножом – закаленный огнем ада и украшенный мистическими знаками на рукояти нож отпугивал ветер, как запах гвоздики – комаров. Они злились, бесились, пакостили, но причинить настоящего вреда не могли.

Преодолев стену тумана, Арикона остановилась на краю золотой ковровой дорожки, ведущей прямиком