чистую одежду, здороваться, улыбаться, в гости друг к другу ходить, на машинах культурно ездить — не мог я в это войти. Не знал, как с людьми разговаривать, не знал, как 'здрасте' сказать. Надолго отключился. Садился в машину, гонял вокруг без толку, в лес заходил, бродил по лесу — чудные дела. Я и от себя-то самого отключился. Ни черта не понимал, что со мной творится. Приятели мне звонят — я не отзваниваю. Они боялись, что я убьюсь на машине, боялись, что...

[169] Я перебил его.

— Почему они боялись, что вы убьетесь на машине?

— Пил потому что. Пьяный садился за руль.

— Дорожные происшествия были?

— Он улыбнулся. Не стал брать паузу и пришпиливать меня к месту взглядом. Не стал принимать угрожающий вид. Не вскочил, не схватил меня за горло. Легкая добродушная улыбка — я и не думал, что она есть в его арсенале. Пожал плечами с нарочитой беззаботностью:

— Экий вы мне вопросик. Да не знал я, что со мной творится, понимаете вы? Происшествия? Да случись что, я и не почувствовал бы. Может, и не было. У меня нашли посттравматический стресс, так врачи это называют. Значит, к тебе в подсознание то и дело лезет всякая дрянь вроде того, что ты опять во Вьетнаме, опять воюешь. А я ведь без образования, я и не понимал даже этого. Люди на меня злились за всякое, а сами понятия не имели, что со мной творится, и я тоже понятия не имел — вот оно как было. У меня нет образованных друзей, таких, которые в этом разбираются. У меня не друзья, а дерьмо. Точно вам говорю, не друзья, а самое настоящее стопроцентное дерьмо, слово даю. — Опять пожал плечами. Что, хочет произвести комический эффект? Да нет, скорее уж выглядеть этаким зловеще-бесшабашным. — Ну и как мне быть прикажете? — спросил он с ноткой беспомощности.

Развлекается. Играет со мной. Потому что знает, что я знаю. Вот мы встретились, вот мы одни на этих холмах, и я знаю, и он знает, что я знаю. И бур знает. В его стальном винтовом лезвии заключено 'знанье все и все, что надо знать'^{57}.

— Как вы узнали, что у вас ПТС?

— От одной врачихи цветной в ветеранской больнице. Извиняюсь, от афроамериканки. От очень умной молодой афроамериканки. У нее диплом магистра. У вас есть диплом магистра?

— Нет, — сказал я.

— Ну вот, а у нее есть, и от нее-то я и узнал, что у меня такое. А то и посейчас бы не знал. Вот когда я начал понимать, что со мной творится. Она мне объяснила. И я не один такой. Не воображайте, что я один. Тысячи и тысячи переживали то же самое. Тысячи и тысячи просыпались посреди ночи и думали, что они опять во Вьетнаме. Тысячи и тысячи не отвечали на звонки друзей. Тысячи и тысячи мучились из-за поганых снов. Я про все про это рассказал афроамериканочке, и она поняла, что со мной такое. Диплом магистра ведь не зря дают, вот она и объяснила, как все это лезет ко мне в подсознание, и то же самое у тысяч и тысяч таких, как я. Подсознание — над ним ведь никакого контроля нет. Это как правительство. Это и есть правительство. Снова и снова правительство, оно самое. Заставляет тебя делать то, чего ты не хочешь делать. Тысячи и тысячи женятся, и брак у них обречен, потому что в подсознании сидит злость и обида из-за Вьетнама. Она все мне разобъяснила. Из Вьетнама меня хоп — на Филиппины на С-41, на военном самолете, потом оттуда на 'Уорлд эйруэйз' на базу Тревис, там тебе двести долларов в зубы, и вали домой. Так что от Вьетнама до дома получилось дня три, около того. Вот ты и опять внутри цивилизации. И ты обречен. И жена твоя об[170]речена, пусть даже и десять лет прошло. Обречена, а в чем, спрашивается, она виновата? Да ни в чем.

— И что, до сих пор у вас ПТС?

— Я же вот все один да один, примечаете? Зачем, по-вашему, я сюда пришел?

— Но пьяный за руль больше не садитесь, — услышал я свой голос. — Дорожных происшествий больше не случается.

— Не было никаких происшествий. Я же вам сказал. Вы слушаете, нет? Если что было, я про то не знаю.

— И брак был обречен.

— Это да. Моя вина. На сто процентов. Она была очень славная. Ничего мне плохого не сделала. Всё я. Только я. Разве она такого мужа заслуживала?

— Что с ней произошло? — спросил я.

— Он покачал головой. Вздохнул, печально пожал плечами — спектакль, нарочито явный спектакль.

— Понятия не имею. Сбежала, так я ее напугал. До чертиков напугал. Я ее никогда не забуду, где бы она сейчас ни была. Совсем безвинная.

— Детей, значит, нет?

— Нет. А у вас?

— Нет.

— Женаты?

— Был, теперь нет, — ответил я.

— Ну, мы с вами два сапога пара. Свободны как ветер. Книги-то какие пишете? Детективы?

— Нет, я бы не сказал.

— Истории из жизни?

— Вроде того.

— Про что? Про любовь? — спросил он, улыбаясь. — Надеюсь, что не порнография. — Он сделал вид, что ему даже вообразить такое неприятно. — Я очень надеюсь, что наш местный писатель в доме Майка Дюму-шеля не тем занят, чтобы распространять порнографию.

— Я пишу о людях вроде вас, — сказал я.

— Да неужто?

— Да. О таких же людях. Об их проблемах.

— А название какой-нибудь книги можно узнать?

— 'Людское клеймо'.

— Занятно. Она есть в продаже?

— Пока нет. Еще не закончена.

— Я бы ее купил.

— Я вам пришлю. Как ваша фамилия?

— Фарли. Лес Фарли. Да, пришлите, пожалуйста. Как закончите, пришлите через городской гараж: 'Городской гараж, дорога номер 6, Лесу Фарли'.

— Опять меня подстрекает, подначивает, как и всех вообще — себя, своих друзей.

— Наш местный писатель, — сказал он со смешком. — Сам прочту и парням дам почитать.

— Он не столько смеялся в голос, сколько покусывал Наживку хохота, подкрадывался к нему и ходил вокруг да около, не запуская в него зубы по-настоящему. Поблизости от крючка, на который насажено опасное веселье. Но глотать не глотает.

[171] — Надеюсь, вам понравится, — сказал я.

Я не мог в этот момент просто повернуться и уйти. Только не сейчас, не на этой ноте: ведь он начал по чуточке раскрываться, отказываться от эмоционального инкогнито, и это сулило возможность заглянуть в его внутренний мир еще немного дальше.

— А каким вы были до армии? — спросил я.

— Это вам для книжки нужно?

— Да. Угадали. — Тут не кто иной, как я, разразился громким смехом. И неожиданно для себя с глупым грубоватым вызовом добавил: — Это всё мне для книжки нужно.

Теперь и он засмеялся более развязно. Не озеро, а психушка какая-то.

— Вы раньше были общительный парень?

— Да, — ответил он. — Был когда-то.

— От людей не бегали?

— Нет.

— Любили поразвлечься в компании?

— Да. Куча друзей. Быстрая езда. Ну и всякое такое, вы понимаете. Вкалывал, конечно. Но в