Возможно, Эллисон долго стояла на пороге комнаты Леса. Не могу сказать наверняка. Я сидел за письменным столом спиной к двери, разбирал коробки из-под обуви, полные старых писем и фотографий, и у меня кружилась голова от тщетных попыток понять мистера Сент-Пьера.

По идее, передо мной стояла совсем несложная задача. Моим глазам предстала вся его жизнь, аккуратно рассортированная по надписанным коробкам. Тем не менее я чувствовал себя так, будто хорошенько набрался и мне предстояло пройти тест ВПВ.[101] Я раз за разом пытался поднести указательный палец к носу, находящемуся в центре моего лица, но, будь я проклят, он всякий раз оказывался на новом месте.

Эллисон наблюдала за мной достаточно долго, чтобы сообразить, какую именно коробку с фотографиями я рассматриваю.

— Это коробка «Попался», — заметила она.

Мне хотелось думать, что я не подскочил на месте, но, когда я обернулся, Эллисон улыбалась.

Она переоделась в желто-оранжевую рубашку поло, черные лавсановые байкерские брюки, белые кроссовки «Адидас» и сетчатые перчатки с отрезанными пальцами. Если бы я не видел, как Мило швырнул ее на пол, то мог бы и не заметить некоторую скованность движений с левой стороны.

Я вытащил очередное письмо из коробки, которую Лес назвал «Переписка».

— Он тебе это показывал? — спросил я.

Глаза Эллисон широко раскрылись.

— О нет, мне он ничего не показывал.

Она вошла в комнату и присела на краешек постели. Даже с расстояния в десять футов я уловил аромат «Холстона».[102] Ее ноги образовали букву V, и лишь каблуки кроссовок касались ковра. Эллисон огляделась с легким любопытством, словно в первый попала в спальню Леса.

— Прошу прощения за сцену внизу. — Она произнесла это так, словно извинялась за случайный толчок в лифте. — Мило меня достал.

Я пристально на нее посмотрел.

Эллисон попыталась имитировать выражение моего лица — глаза широко распахнуты, рот слегка приоткрыт.

— Какая-то проблема? — осведомилась она.

— Нет, пожалуй, нет.

— Послушай, милый, когда растешь с четырьмя братьями в маленьком провинциальном городке, то учишься драться. Если бы я сидела тихо, вела себя прилично и терпела оскорбления от типов вроде Чавеса, то не дожила бы до конца шестого класса.

Я решил, что безопаснее вернуться к изучению письма, которое начал читать.

Оно было плохо напечатано на папиросной бумаге. Все буквы «о» представляли собой черные кружочки, «а» клонились направо. Я прочитал:

Письмо было написано пять лет назад. Патти вложила в конверт свою фотографию, видимо, на случай, если Джейсон забыл, кто она такая. Я решил, что она довольно миленькая — круглое лицо, легкие каштановые волосы, широко расставленные глаза, в которых светилась надежда.

Я насчитал не менее двадцати писем начиная с 1982 года, во многих находил фотографии. И во всех женщины обращались к мужчинам с разными именами. Иногда они писали Ларри, возглавлявшему отдел записи, иногда Полу, продюсеру. Порой одновременно с намеками на страстные ночи упоминали отправленные чеки. Одна женщина сообщала, что посылает пятьсот долларов, потому что Джейсон-Пол- Ларри должен купить достойный подарок на день рождения, чтобы директор АиР[103] «ЕМ1»[104] запомнил ее имя.

Я посмотрел на Эллисон.

— Эти письма…

— Конечно, — кивнула она. — Они адресованы Лесу.

— У Леса была репутация. Он обладал реальными связями. Если он хотел использовать женщин, зачем назывался фальшивыми именами? Почему…

Эллисон постучала носками кроссовок друг о друга.

— Я никогда у него не спрашивала, но мне кажется, я знаю, что он бы ответил. Он бы сказал, что это вполне безобидные развлечения. Объяснил бы, что собирал урожай возможных кандидаток, и если они такие дуры, то наверняка стали бы жертвами первого же мошенника, с которым повстречались бы в Нэшвилле, — и он просто помогал им избежать разочарований.

Я никак не мог сообразить, что означает тон Эллисон. В ее голосе я не слышал презрения, скорее намек на тоску.

— Ты полагаешь, это были невинные развлечения?

Эллисон улыбнулась и принялась теребить перчатку у себя на ладони.

— Нет, милый. Я думаю, Лес страдал от своего рода наркотической зависимости. Его завораживала возможность стать тем, кто может решать любые проблемы, во всяком случае до тех пор, пока ты не вышел из комнаты, не подписал контракт или что-то еще в таком же духе. И чем меньше человек для него значил, тем безумнее становились его попытки сказать то, что от него хотели услышать, и тем больше ему нравился процесс. Теперь понимаешь?

— Не уверен.

Она пожала плечами.

— Наверное, тебе следовало бы с ним встретиться. Не имеет значения. Все дело в том, что он не мог прекратить продавать уверенность, даже если бы захотел. Он был потрясающим агентом.

— Так почему же он решил исчезнуть?

Эллисон скрестили лодыжки, наклонилась вперед и начала постукивать пальцем по подбородку, делая вид, что задумалась.

— Господи, Трес. Во-первых, у него не было другой возможности избавиться от этой работы; во- вторых, он самый настоящий сукин сын; в-третьих, список его клиентов так стремительно уменьшался, что ему приходилось делать ставки на темных лошадок вроде Миранды; в-четвертых, он пропивал и просаживал на наркотики большую часть своих доходов, и мы ругались всякий раз, когда видели друг друга. Короче говоря, я понятия не имею, почему он так поступил.

Я посмотрел на свои колени, куда сложил самые интересные вещи, выуженные из ящиков письменного стола Леса, и поднял черную кожаную сумочку для бритвенных принадлежностей, полную бутылочек с таблетками и мешочков. Затем вытащил полиэтиленовый пакетик с застежкой «зиплок» с дюжиной белых таблеток.

— Амфетамины? — спросил я.

Эллисон пожала плечами.

— Я уже давно не в состоянии за ним уследить. Он пил неразбавленный виски. Таблетки постоянно менялись. Думаю, это «риталин».[105]

— Препарат, который дают гиперактивным детям?

Она улыбнулась.

— Это про моего мужа.

Я принялся перебирать другие вещи: выпускной альбом 1969 года средней школы Дейтона,