— Ничего серьезного, милый. Не беспокойся. Просто некоторые вещи я смогу проверить быстрее, пока Джем с тобой.

Пацан рисовал красный ореол вокруг головы Годзиллы, полностью сосредоточившись на кончике своего маркера, на что не способен ни один взрослый человек.

— Эрейни…

Она взглядом заставила меня замолчать.

— И не трать время на напрасное беспокойство, милый. Я обо всем тебе расскажу, когда на следующей неделе ты вернешься на работу. — Она говорила, глядя на макушку Джема.

Я не ответил.

Эрейни что-то пробормотала по-гречески — мне показалось, что это пословица, — и, вздохнув, взяла сумочку.

— Встретимся дома в девять часов. И никаких конфет в кино, вы меня поняли?

Джем немножко поныл, заявив, что мы всегда покупаем «Дотс» и «Ред Вайнс»,[94] но решил не искушать судьбу, закрыл рот и позволил матери заново сформулировать правила, хоть и до смешного несправедливые: урок, который рано или поздно усваивает каждый, кто имеет дело с Эрейни.

После кино я отвез Джема домой и бросил монетку — Комптон или Бланксигл. У меня теплилась надежда, что монетка упадет на ребро и я смогу поехать домой.

Однако выпал Бланксигл. Я отправился по адресу, который видел в правах Алекса, — 1600, Мекка.

Улица Мекка, как и ее тезка, — это место, куда большинство людей попадает один раз в жизни, только с помощью Аллаха и обязательно после множества несчастий. Когда вам наконец удается найти дорогу, оказывается, что она по лишенным логики правилам извивается по Голливуд-Парк, исчезает и вновь появляется, следуя руслу ручья среди холмов, внутри Петли 1604.

Я поехал по Норт-281 и отправился в хадж, как только свернул с автострады, умоляя небо даровать мне удачу и позволить найти дом Алекса Бланксигла в этой жизни.

За те десять лет, что я не бывал на Голливуд-Парк, все здесь заметно постарело. Псевдоранчо, выстроившиеся вдоль улицы, обветшали, лужайки, которые в прежние времена могли не без оснований гордиться фруктовыми садами и сочной травой, заросли кустарником, мескитовыми деревьями и кактусами.

В большинстве кварталов безупречные владения богатых гринго сменили самые обычные картины: пластиковые детские вертушки во дворах, крылечки с трехколесными велосипедами, ветроуказатели, политические плакаты, тыквы и бумажные скелеты.

Дом Бланксигла находился в одном из лучших кварталов, участки здесь занимали пол-акра, на белых деревянных изгородях висели дорогие почтовые ящики из кованого железа. Дом был двухэтажным, наполовину из известняка, наполовину из кедровой обшивки и стоял довольно далеко от дороги. Я припарковался в квартале от Мекки и, держа рюкзак в руке, зашагал к крыльцу по усыпанной гравием подъездной дорожке.

Наружное освещение не горело, и сквозь опущенные шторы на втором этаже в боковой части дома просачивался тусклый свет — вероятно, там находилось кухонное окно. Я подошел почти к самому крыльцу, когда сообразил, что входная дверь не выкрашена в черный цвет, а распахнута настежь.

Я остановился возле крыльца, подождал, когда мои глаза привыкнут к темноте, вошел и встал возле стены.

В гостиную падал свет из коридора справа и от лестницы слева. Я разглядел два больших мягких кресла и небольшой диванчик, которые совсем не подходили друг к другу, довольно уродливые, но удобные, телевизор с большим экраном и музыкальный центр. На книжной полке стояли в основном компакт-диски. В углу расположился бар. Стеклянная раздвижная дверь вела к заднему крыльцу. Почти сразу я уловил неприятное сочетание запахов — старого сигаретного дыма, плесени и дохлых крыс.

Я прислушался. Из коридора, ведущего на кухню, доносился слабый звон.

В этот момент мне следовало уйти.

Однако я зашагал по коридору в кухню и оказался на линии огня Сэма Барреры, регионального директора «Ай-Тек секьюрити энд инвестигейшн». Он сидел за кухонным столом и ел «Корн попс»[95] из миски объемом в галлон.[96] Как только я вошел, Сэм прицелился из маленького пистолета калибра 0,22 прямо мне в лоб. Увидев меня, Баррера совершенно не удивился, положил ложку, которую держал в свободной руке, и вытер следы молока с подбородка.

— Брось рюкзак, — сказал он. — Подойди и повернись спиной.

— Привет, Сэм, я тоже рад тебя видеть.

Я очень медленно проделал то, о чем он меня попросил. Когда имеешь дело с типом, который шестнадцать лет прослужил специальным агентом ФБР, не стоит позволять себе вольностей. Сэм вышел из-за стола и обыскал меня. Как обычно, от него пахло «Арамисом».

Он достал мой бумажник, потом я услышал, как он роется в моем рюкзаке, вынимает его содержимое, раскладывает на стойке и усаживается обратно за стол. Все это время Сэм продолжал хрустеть воздушной кукурузой.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Я повернулся.

Сэм был в угольно-черном костюме с жилетом и красно-коричневом галстуке. Золотые кольца делали его правую руку слишком толстой, чтобы держать пистолет калибра 0,22. Он нахмурился и посмотрел на меня жесткими стеклянными глазами.

Сначала Баррера ткнул пальцем в деньги, которые мне выдал Мило Чавес, следом — в студийную фотографию Сент-Пьера. И, наконец, показал на мою визитку из агентства Эрейни Манос. Он ждал объяснений.

— Меня и самого разбирает любопытство, — сказал я. — Обнаружить высокопоставленного сыщика на чужой кухне, где он ложкой ест «Корн попс», держа в другой руке пистолет, — такой сценарий мне нечасто доводилось читать.

— Я проголодался. Мистеру Бланксиглу это уже не потребуется.

Я посмотрел в потолок. На кухне запах дохлой крысы чувствовался не так сильно, но присутствовал. Когда до меня дошло, что тот сказал, я почувствовал себя отвратительно.

Не знаю, почему некоторые вещи меня достают, а другие — нет. Я дюжину раз оказывался рядом с мертвыми телами. При мне убили двух человек. Обычно это действует не сразу — например, посреди ночи или в душе. Сейчас, даже несмотря на то, что я не видел тела Бланксигла и встречал его всего один раз, внутри у меня все перевернулось. Я подумал, что наверху лежит несчастный зануда, парень, который выглядел таким пьяным и жалким в студии Шекли. К тому же он оказал мне маленькую услугу, назвав музыкантом, чтобы я смог благополучно уйти из студии, — и вот теперь от него остался только отвратительный запах.

Я чувствовал себя ужасно еще и потому, что мое состояние видел Сэм Баррера. Мне даже пришлось несколько раз сглотнуть и приложить ладони к неровной поверхности кухонной стены у себя за спиной.

— Наверху?

Баррера кивнул.

— Два дня назад, — предположил я. — Стреляли из «беретты»?

Баррера уставился на меня, слегка удивленный моими догадками.

— Вот видишь, — сказал я, — ты потерял отличного стажера.

— Как-нибудь переживу. Иди посмотри. Я подожду.