— Да, но диск можно найти, и если им займется толковый специалист, он сумеет прочитать его при помощи логических диаграмм жесткого диска. Или взломает пароль. Кроме того, диск легко уничтожить.

— Поэтому?

— Поэтому ты используешь бумеранг. — Он выбрал файл под названием Garret.jpg. — Здесь записаны мои секретные данные, моя фотография, которую я намерен сохранить, но никому не хочу показывать. И я предоставляю сети уберечь ее от посторонних глаз. Я загружаю информацию, кодирую ее, чтобы она стала невидимой и безобидной, после чего программирую так, чтобы она случайным образом отражалась, перемещаясь с одного сервера на другой, нигде не оставаясь более пяти минут. Она скачет по сети, и ее невозможно найти, пока я не пошлю возвратный код. И тогда она вернется домой.

Он щелкнул по файлу, и прямо у нас на глазах он скрылся в сети, исчезнув с жесткого диска. Гарретт набрал серию цифр, и через две минуты файл вернулся обратно.

— Видишь? — спросил Гарретт. — Файл побывал в Норвегии, но, прежде чем его кто-то успел заметить, переместился в другое место.

На мониторе появилась фотография — Гарретт сидит у стойки бара с женщиной на коленях. Она в джинсах, мотоциклетном шлеме и футболке с логотипом «Харли Дэвидсон», которую задрала, чтобы продемонстрировать роскошную грудь. Гарретт смотрит в камеру, подняв бутылку с «Бадвайзером».

— Семейные фотографии, — сказал я.

— Женщины-байкеры, — с нежностью ответил Гарретт. — Они знают, что есть вещи, которые способны сделать только мужчины без ног.

Я попытался не включать свое воображение, и мне очень помог большой глоток текилы.

В углу монитора замигал красный огонек.

— Трудная задача, — проворчал Гарретт и переключился на процессор, который устроил испанскую инквизицию жесткому диску Джули Кирнс.

На экране появился почти не поврежденный текстовый файл, и лишь несколько неопознанных значков свидетельствовали о долгом путешествии через компьютерную мусорную корзину.

— Имена и номера социального страхования, — сообщил мне Гарретт и просмотрел файл до конца, — семь страниц. Время приема на работу. Время ВС… что это, время смерти? Похоже на несколько разных компаний, крупные фирмы в Остине… Ты что-нибудь понимаешь?

— Архивы персонала компаний — список людей, которые умерли, пока работали у них, или вышли на пенсию, а потом умерли, после чего их пенсии были аннулированы. Похоже, здесь сведения за десять лет почти по всем компаниям, где Джули Кирнс временно работала. Она украла информацию.

Гарретт пошевелил пальцами, мои откровения не произвели на него ни малейшего впечатления.

— Работа любителя. Кто угодно мог скопировать данные подобного рода — ни одна компания не станет защищать такую информацию. Зачем вообще она это сделала? И зачем их уничтожили?

Я задумался, и у меня, вопреки нежным объятиям «Эррадуры», возникли неприятные предчувствия.

— Можешь сделать распечатку?

Гарретт усмехнулся.

Две минуты спустя я сидел в своем кресле, держа в руках очередной бокал текилы и семь страниц с именами умерших людей, которые работали в разных компаниях Остина.

Гарретт выключил компьютер, погладил клавиатуру, словно та была щенком, и оттолкнулся от стола. Покопавшись в одном из карманов сумки, укрепленной на коляске, он достал оттуда пакет с марихуаной, взял пятидолларовую купюру, лист бумаги и принялся сворачивать сигарету.

— Расскажи-ка мне свою историю, — предложил он. — Что в файлах? И почему у тебя возник внезапный интерес к музыке «кантри»?

Я поведал Гарретту о том, как провел два последних дня.

Мне нет необходимости думать о конфиденциальности, когда я разговариваю с Гарреттом. И дело вовсе не в том, что он благородно хранит чужие секреты. Просто мой брат не в состоянии удерживать в голове то, что я ему рассказываю, столько, сколько нужно, чтобы сообщить мои тайны кому-то другому. Если речь не идет о программировании, Джимми Баффетте или наркотиках, Гарретт не сохраняет информацию на своем добром старом жестком диске.

Когда я закончил, Гарретт медленно покачал головой и выдохнул дым в сторону попугая, который с удовольствием окунулся в наркотическое облако.

— Иногда ты меня пугаешь, братишка.

— О чем ты?

Гарретт поскреб челюсть под бородой всеми десятью пальцами.

— Ты сидишь в кресле, пьешь и рассуждаешь о расследовании. Не хватает лишь сигары и сотни фунтов веса.

— Не начинай, Гарретт. Я не превращаюсь в отца.

Тот пожал плечами.

— Ну, если ты так уверен. Однако ты продолжаешь играть в детектива, болтаешься на прежней территории нашего отца, работаешь с его друзьями в полиции — он мертв, братишка. Его убийство раскрыто. Ты уже можешь снять плащ супермена.

Мне хотелось продемонстрировать хоть какое-то раздражение, но текила и мягкое кресло работали против меня. Я посмотрел на кончики своих парусиновых туфель.

— Неужели ты думаешь, мне нравится, когда все подряд вспоминают, что я сын Джексона Наварра, если я расследую какое-то дело? Ты думаешь, мне от этого легче?

Гарретт сделал затяжку.

— Может быть, именно это и доставляет тебе удовольствие — не нужно становиться взрослым и занимать другое место в жизни.

— Мой брат — специалист по взрослению.

Он усмехнулся.

— Да, но…

Я откинулся на спинку отцовского кресла.

Гарретт заметил, что его сигарета стала совсем короткой, и потянулся к мундштуку, лежавшему в пепельнице. Культя левой ноги на мгновение показалась из-под шорт — гладкая, тощая и розовая, словно у младенца. На ней не осталось шрамов от колес, которые много лет назад отрезали нижнюю треть тела Гарретта.

— Ты помнишь Большого Билла? — спросил он.

Любимая стратегия Гарретта: если возникают сомнения, нужно извлечь нечто неприятное из детства брата.

— Господи, ничего я не помню. А что?

Гарретт рассмеялся.

Большой Билл был чалым жеребцом, которого отец держал на ранчо в Сабинале. Злобный буйный сукин сын. Я имею в виду коня, а не отца.

Когда я был ребенком, отец потребовал, чтобы я научился справляться с Большим Биллом, так как считал, что я совладаю с любой лошадью, если сумею усидеть у него в седле. Всякий раз, когда я садился на него, Большой Билл совершенно сознательно направлялся к деревьям с низкими ветвями, чтобы от меня избавиться. Во время моей третьей попытки ему сопутствовал успех, но я так крепко вцепился в поводья, что не смог их выпустить, когда упал на землю. Большой Билл промчался галопом с четверть мили, однако я продолжал сжимать повод, и меня протащило мимо зарослей кактусов — тут Большой Билл постарался по полной программе. Когда я вернулся домой, моя спина, одежда и волосы были усеяны колючками. Отец заявил, что я «немного превысил скорость».

— В прошлом месяце я нашел на ранчо его седло и привел в порядок, — сказал Гарретт. — Теперь оно у меня в спальне, можешь на него взглянуть.

— Для женщины байкера, я полагаю?

Гарретт попытался выглядеть скромным.

— На самом деле оно напоминает мне о моем братишке. Я все еще вижу, как девятилетнего