Почти никто не спал, никто не завтракал, поэтому привычная трапеза в кабинете коронера над привратницкой в замке Ружмон была обильнее, чем обычно. Коронер дал Гвину два серебряных пенни, и офицер вернулся через несколько минут, нагруженный хлебом, свининой, сыром и копченой рыбой. Томас был отправлен с глиняным кувшином емкостью в галлон для пополнения запасов пива и по собственной инициативе принес немного сидра, который любил больше.

Ближе к концу трапезы в неприглядное помещение вошел Ральф Морин. Он с удовольствием принял предложенную кружку эля, хлеб и сыр.

– Я поставил людей у каждой двери собора, но не думаю, что у де Бонвилля хватит духу на вторую попытку к бегству – тем более что бежать ему некуда.

– Хватит того, что он нам устроил сегодня утром, – произнес коронер. – Впрочем, здесь, в основном, заслуга сквайра, который задержал нас достаточно долго, чтобы дать хозяину скрыться в темных переулках.

Констебль отпил пива из кружки.

– Вообще-то, на ночь ворота на территорию кафедрального собора должны запираться, но люди приходят и уходят в любое время дня и ночи. Каноники время от времени выходят в город, чтобы пропустить кружку-другую или повеселиться в женской компании; кроме того, там полным-полно нищих. Так что закрыть все ворота попросту невозможно.

– А сам собор? Он тоже всегда открыт?

Писарь, считая себя самым авторитетным источником информации по епископальным вопросам, отважился подать голос:

– Главным, западным входом почти никогда не пользуются, и он почти все время закрыт. Но по бокам западного крыла есть двери поменьше. Их часто оставляют незапертыми между службами, – а кроме того, есть дверь в молельню, и еще одна, в жилые помещения. И еще одна маленькая дверь в северной башне, рядом с трапезной каноников.

Ссутулившись на табурете, коронер расправлялся с копченой селедкой.

– Да какая теперь разница, как де Бонвилль туда попал. Главное, он теперь в соборе, и мы застряли с этим делом на сорок дней.

– А где он там прячется? – Распалившееся любопытство заставило Гвина нарушить обычное молчание.

– Сидит перед алтарем в северной башне, – ответил констебль.

– Что-нибудь сказал уже? – поинтересовался коронер.

– Ничего, только повторяет без конца, что просит прибежища, да цепляется за край покрывала на алтаре, когда кто-то к нему подходит. Вокруг него суетятся пара каноников со своими викариями, но большие люди придут попозже, примерно через час, – говорят, должен явиться сам епископ.

Гвин соскользнул с подоконника, чтобы наполнить опустошенную кружку.

– Его в соборе кормят?

Все повернулись к Томасу, наиболее подкованному в знании этой древней процедуры.

– Деревня или округ – а в данном случае город – обязан дать ищущему прибежище самое необходимое, чтобы он не помер сорок дней. Потому-то большинство и старается побыстрее покинуть прибежище: никому не охота содержать лишний рот и обеспечивать охрану. – Говоря, он крестился почти спазматическими движениями.

Констебль издал звук, выражавший крайнюю степень отвращения:

– А нам его еще и охранять, – а это означает, что надо присматривать за полудюжиной дверей. И почему, чтоб ему провалиться, он не выбрал какую-нибудь маленькую церквушку? Бог знает, таких в Эксетере хоть пруд пруди, и все с одной-единственной дверью.

Коронер Джон рассмеялся, что с ним бывало крайне редко:

– Может, нам удастся переманить его в церковь Святого Олава. Моя женушка пришла бы в полный восторг, ей так нравится там молиться! Кстати, а как поживает наш всеми уважаемый и любимый шериф? И что он обо всем этом думает?

Морин улыбнулся, и все его лицо просветлело при мысли о неприятностях, свалившихся на голову начальника.

– Ходит тише воды, ниже травы, боится голову поднять. Когда я сообщил ему, что негодяй попросил прибежища в соборе, он тут же метнулся совещаться с епископом, который, как ни удивительно, и правда последние несколько дней живет у себя во дворце. – Он устроился на краешке колченогого стола Джона и передвинул ножны вперед, чтобы они ему не мешали. – Вопрос в том, что делать дальше. Возле собора уже собралась приличная толпа. В этом городе новости распространяются довольно быстро.

– Скажите, он не обведет нас вокруг пальца в очередной раз? – осведомился Джон.

– Мы такое кольцо вокруг собора устроили, что мышь не проскочит!

Не в силах усидеть на месте, коронер поднялся со скамьи за заваленным пергаментом трехногим столом, подошел к окну и посмотрел вниз. Город выглядел точно так, как и в любое другое утро: все действие происходило на территории кафедрального собора, а, значит, вне поля зрения.

– Наверное, мне лучше отправиться туда и самому проследить, чтобы кто-нибудь из клерикалов не задумал сыграть с нами злую шутку.

Пока Гвин и Томас убирали со стола остатки завтрака, констеблю пришла в голову неожиданная мысль:

– Послушайте, насчет этого Болдуина, чей окровавленный труп валяется у меня в экипажном сарае, – по поводу его гибели тоже будет проводиться дознание?

– А как же! – озадаченно посмотрел на него Джон. – Уж его-то смерть при всем желании нельзя назвать естественной.

– Но вы ведь сами его прикончили! Может быть так, чтобы коронер собственноручно воткнул меч кому-то между ребер, а потом расследовал обстоятельства его смерти?

Подобная постановка вопроса озадачила Джона, однако задумываться над проблемой было некогда.

– А что, есть выбор? Все равно я единственный коронер в графстве.

Констеблю все же казалось, что ситуация не столь проста.

– Но как вы можете выступать в роли свидетеля на собственном суде? Ведь, по сути, дознание представляет собой суд, хотя и проводится часто не в помещении.

Пока они цепочкой спускались по винтовой лестнице, коронер раздумывал над возникшей проблемой:

– У меня на этот вопрос ответа нет, Ральф, – и сомневаюсь, чтобы нечто подобное происходило когда-либо раньше. Быть может, мне придется обратиться за помощью в Дорсет или Сомерсет, попросить кого-нибудь из тамошних коронеров возглавить дознание – хотя, если я не ошибаюсь, их юрисдикция на Девон не распространяется.

Морис рассмеялся над очевидной дилеммой, с которой столкнулся Джон.

– И поделом вам – впредь будете знать, как гоняться за преступниками с мечом! Оставьте это занятие профессионалам вроде меня и шерифа.

Джон не стал скрывать своего пессимизма, хотя и добродушного, чему во многом содействовало присутствие констебля, к которому он относился с чувством, близким к обожанию:

– Оставить отлов преступников вам? Где вы были со своими людьми вчера ночью, когда эта парочка пыталась размозжить мне череп? Если коронеру графства Девон что-нибудь нужно, ему приходится засучивать рукава и самому браться за работу!

Добродушная перебранка продолжалась еще некоторое время, после того, как они вышли из замка. Оба прекрасно понимали, что истинным объектом насмешек является Ричард де Ревелль, чьи намеренные и случайные ошибки превращали поддержание закона и порядка его подчиненными в настоящую пародию. Констебль явно чувствовал себя неловко, поскольку простые солдаты находились под его непосредственным командованием, однако непредсказуемое поведение шерифа плохо сказывалось и на их