— Господи-и, — вздохнула протяжно Поршенникова.

— Рыцарь двадцатого века! Бросил овечку из своего стада… Вы думаете, он достучится? Нет. Ему нельзя отцепить руки, чтобы постучаться, — его сдует…

Поднялся наверх и Валерка. Аркадий тотчас отослал мальчишек за лыжами и санями.

— Видел? — спросил Юрка, когда они, утопая в снегу, добрались до лыж.

— Видел. Как Аркаша летел. Кубарем.

— А как сектант удирал?

— Нет.

— Эх, ты!.. Он как махнет на подножку, как вцепится в ручки — и поехал, упершись брюхом в дверь… Все, теперь Поршенничихе крышка. Теперь ей некуда отступать. За решетку… А ты молодец, Валерк. Узнал этого бандюгу. Без чемоданчика и без плаща узнал. А говорил: не узнаю.

— Я не думал, что так сразу и узнаю. А только посмотрел, как будто током дернуло.

— Интересно, откуда они шли, и куда, и зачем?.. И почему, и отчего?.. Неужели опять Катьку заманивали, а, Валерк?

— Не знаю.

— Надо завтра же расспросить… Хоть бы он сорвался с подножки да шмякнулся бы на что-нибудь!

Потрясение еще не утихло, но Валерка начал вникать в происшедшее глубже. Хоть он и признал бородача, однако опять испугался, опять струсил. Ну что же это такое?.. Не сегодня ли клялся он вместе с ребятами быть мужественным? Не обещал ли он Юрке ничего не бояться?.. Но не только ребятам и Юрке, но и сам себе говорил, что надо перебарывать боязнь и действовать вопреки страху. Вся беда в том, что эти боевые рассуждения в решительную минуту не являются на выручку. Нет, очевидно, невозможно сразу перемениться, подобно тому сказочному дурню, который, прыгая из котла в котел с разными жидкостями, превращается в красавца, нет. Надо больше тренироваться, надо бороться за самого себя, иначе на всю жизнь останешься трусом, и вечно из-за тебя будут страдать другие.

Ребята везли в санях сломанные лыжи, изредка оглядываясь на Аркадия с Поршенниковой, шедших позади, и без аппетита жевали холодные, мокрые от снега и раздавленные пироги. Вьюга приутихла, лишь отдельные порывы достигали прежней пронзительности. Валерка напомнил, что осенью они вот так же двигались следом за старухой и дразнили ее. Юрка опять представил висящего на подножке бородача, и в памяти вдруг всплыл Варфик, едущий на дрожащей рессоре…

Возле Поршенниковых мальчишки остановились. Взрослые приближались молча. Женщина, не замедляя шага, только отпихнув ногой мешавшие санки, свернула во двор и, не поднимая головы, застучала крючком, ища петлю. Ребята смотрели на нее.

— А где Катька? — спросил вдруг Юрка.

— Отстаньте вы с вашими Катьками! — буркнула Поршенникова, заперла наконец калитку и направилась к дому.

— Ну, как, братцы, настроение? — спросил Аркадий, когда, открыв дверь, женщина исчезла в сенях.

— Мы ее так и отпустим? — почти испугался Юрка.

— Как — так?

— Ну вот так: мы — домой, и она — домой.

Аркадий пожал плечами.

— Она не убежит?

— Дальше Советского Союза не убежит!

— Она что-нибудь рассказала, да? Ты ее допрашивал? — не унимался Юрка.

— Она всю дорогу причитала, да охала, да кляла свою жизнь разнесчастную да невезучую… И, между прочим, взывала к моей доброте. «Не сказывай, не выдавай, во всем тебе признаюсь, только утаи». Я сказал, что… посоветуюсь с вами. Как, утаим?

— Ни за что! — воскликнул вдруг Валерка. — Ни за что!

— Ни в коем случае! — заявил Юрка. — Надо завтра же… что-то решить.

— Непременно. Не-пре-мен-но…

— Аркаша, а что ты хотел сделать, когда подъехал к ним на лыжах?

— Не знаю, — задумчиво ответил Аркадий. — Само получилось. А что бы я сделал — не знаю. Видимо, что-то бы сделал… Борода это почувствовал. Он знал, что я могу с ним что-то сделать, иначе бы он не прыгнул на подножку.

— Может, он побоялся, что ты позовешь людей? — спросил Юрка. — Их было полно на перроне. Или дежурного милиционера?

— Возможно.

— А если он доедет до Нового города?

— Вряд ли. Единственное, что можно сделать в его положении, — прыгнуть… И он прыгнет, хотя это для него может плохо кончиться. Не думаю, что он хороший прыгун, да еще при такой скорости…

— Хоть бы руки и ноги себе поломал, — сказал Юрка.

— Как фамилия того летчика?

— Какого?.. А-а! От слова «дятел».

— Дятлов. Толмачихинский аэропорт… Вот что, друзья, никому ни слова по-прежнему. Даже Галине Владимировне! Пусть уроки пройдут спокойно. Я сам приду в школу… А дома скажите, что я остался еще на полчаса. Ясно?

— А ты куда?

— В милицию. Я ведь сейчас в некотором роде тоже преступник — толкнул человека, может быть, на гибель. Найдет обходчик труп на путях — кто? как? откуда?.. Надо, чтобы в милиции все было известно. Так что… Я и так маху дал — нужно было со станции позвонить…

И Аркадий пошел по занесенной улице, то поднимаясь на сугробы, то словно погружаясь в них по грудь. Ветер, точно понимая эту поспешность, одобрительно толкал его в спину.