целебных свойств мази. А может, просто оттого, что на мальчишке в пятнадцать лет всё заживает, как на собаке.

Моим лекарствам нужна была настоящая проверка. И вскоре такой случай представился. Помогло несчастье. У нас на кухне работала старая повариха. Каким было её настоящее имя, я не знал. С самого моего рождения все её звали баба Зита. Опрятная старушка с живыми глазами, вечно блестящими, как ртуть. И вот однажды баба Зита опрокинула на себя большую кастрюлю с кипящей водой. Все сразу засуетились, забегали. Бабу Зиту уложили на кровать, прикрыли куском полотна и пригласили местного доктора.

Когда пришёл доктор, я спрятался за портьерой. Доктор, высокий немолодой мужчина с длинными узловатыми пальцами, подошёл к бабе Зите и откинул полотно.

Поварихе было очень больно. Я видел из своего угла, как она страдала. Половина её тела была покрыта сильными ожогами. На лице, животе и ногах вздулись большие жёлтые пузыри. Несмотря на это, она была бодрой и пыталась шутить.

Однако доктору было не до шуток. Потыкав своими костлявыми пальцами в самый большой пузырь, отчего тот порвался, он заявил, что не стоит даже пытаться вылечить такой обширный ожог. Организм старый, всё равно жить ей не долго. Самое большее, что можно было сделать, по его мнению, – это дать болеутоляющие лекарства, чтобы старушка не очень мучилась в последние минуты жизни. После этого доктор тщательно вымыл руки и равнодушно поинтересовался, где он может получить деньги за визит к больной.

Когда доктора вывели, я кинулся к женщине. Повариха молча плакала. Её блестящие глаза недвижно смотрели в потолок. По щекам медленно текли слёзы.

Я сказал ей, что могу попытаться вылечить её, но только она ни о чём не должна говорить маме.

“Ты? – удивилась женщина, – Впрочем, попробуй. Как я понимаю, всё равно меня больше никто лечить не собирается”.

Я вытряхнул свои склянки прямо ей на подушки…

Повариха встала через неделю. Доктор приехал во второй раз, осмотрел её и снова поинтересовался, где он может получить деньги за лечение. И вот тут баба Зита не выдержала. Таких слов я до сих пор не слышал, и, слушая их, только догадывался, что они означают. Лицо горе-лекаря стало бледным. Потом пошло пятнами. Он попятился назад и вывалился в дверь. А повариха честила его в три шеи, крича ему вслед, что таких людей гнать надо, правда я не очень понял, куда. Что если бы не этот мальчик…

Все посмотрели на меня. Моё тайное увлечение стало явным.

Мою лабораторию разорили. Меня наказали. Мне запретили входить в библиотеку, запретили читать книги. Впрочем, некоторые снадобья мне удалось спрятать. А все свои рецепты я и так помнил наизусть. Что касается библиотеки, я и так уже прочёл всё, что мне было интересно. Поэтому я только делал вид, что незаслуженно пострадал. А на самом деле, я целыми днями болтался по саду и обдумывал дальнейшие планы. Вот только лабораторию было действительно жалко… – старик засопел и надолго замолчал, погрузившись в далёкие детские воспоминания.

– А дальше? Что случилось дальше? – завороженным шёпотом спросил Рене.

– Дальше? – переспросил учитель, – Да ничего. История эта стала известна за пределами замка. Спустя некоторое время бедолагу – лекаря прогнали. Говорили даже, что мужики здорово его поколотили, как мне сказали: “на дорожку”. А потом, к моим родителям начали приходить люди. С просьбами, с мольбами. Иногда даже с угрозами. Докторов-то больше в округе не было. Так я стал известным.

Родителям это претило. Как, их сын, сын правителей, и вдруг стал ремесленником? Но люд не унимался. Меня встречали и провожали с почётом. Даже, я бы сказал, с мистическим благоговением. Увы! Меня это больше не трогало. Мою тягу к зельям, травам и ядам уничтожили вместе с моей потайной лабораторией. Некоторое время я снабжал страждущих своими пузырьками и баночками, но вскоре они подошли к концу.

И тут мне пришла в голову идея. Я прекрасно понимал, что людям нужен лекарь. Я уже твёрдо решил, что не стану им никогда. Тогда я предложил выучить кого-нибудь на врача. Кого угодно. Кто сам изъявит желание учиться.

Ах, если бы я знал, чем это всё кончится… – учитель умолк.

Костёр почти догорел. Небольшая кучка углей светилась алым светом, с треском разбрасывая искры. Рене шевельнулся, вытянув затёкшие ноги. Старик проворчал что-то себе под нос, затем поднялся и направился к зарубкам. Неожиданно из угла донеслось угрожающее шипение.

– Лежи спокойно, – пробормотал старик, – я только за картошкой…

– Что это? – встрепенулся мальчик, – Змея?

– Ну да, я же тебе рассказывал, – учитель подобрал хворостину и начал зарывать картофелину в угли.

– Что? – обомлел Рене, – Это – та самая?

– Нет, конечно, эта – другая. Но она тоже имеет право жить здесь. Мы делим с ней кров. Более того, она надёжно защищает мои припасы от мышей и крыс. Кошек-то на острове нет, – старик лукаво улыбнулся, – Иди, познакомься.

– Чего-то не хочется, – поёжился Рене.

– Ну, как знаешь, – пожал плечами собеседник, – Хорошая сегодня ночь. Пошли, пока картошка печётся, воздухом подышим.

Ночь действительно выдалась чудесной. Ветер стих. Только слабый бриз тянул в сторону моря. Небо вызвездило. Воздух был кристально свеж и ароматен. Пахло зеленью, великой силой и дыханием леса. И ещё чем-то сладким, романтичным, ночным.

Рене вдруг подумалось, что запахи дневных цветов другие. Слишком правильные, прямые, яркие. Они всегда манят, зовут. Этот аромат никого не звал. Словно что-то неведомое, скрытое в лабиринтах острова, сообщало о себе. Точно глубокое чистое чувство, что безответно обитает в самых глубинах сознания. Спит до поры – до времени. Но иногда вдруг рванётся наружу, увлечёт за собой, причинив невыносимую боль.

Боль, от которой нельзя отказаться.

Образ Сайки возник сам собой. Смешная девчонка, нескладный переросток, из которой уже рвалось на волю умное, сильное, доброе и удивительно красивое существо… существо, которому не суждено было родиться.

– Ирмуна…

– Что? – навострил уши учитель.

– Скажи, – глаза мальчика наполнились слезами, – Почему люди умирают? Почему они не живут вечно, как звёзды?

– На смену одним людям приходят другие люди. В этом великая тайна и великий смысл.

– Какой смысл может быть в смерти? – поднял глаза Рене.

– Хм, именно в смерти скрыт великий смысл жизни. Это итог, черта, за которой можно судить о человеке. Добро и зло, хорошее и плохое часто настолько связаны в людях, что, порой, и не знаешь, что от человека ждать. В своей жизни я видел много…

Я познал предательство многих близких мне людей. И я мог бы простить это предательство, если бы оно имело хоть какой-то смысл, было бы совершено ради какой-то идеи, ради банальной выгоды, наконец. Но я видел… я познал… как некогда хороший, добрый, близкий человек предаёт, предаёт походя, просто так…

С другой стороны, однажды, на моих глазах человек, которого все считали законченным негодяем, вынес из горящего дома пожилую полубезумную женщину. Совершенно чужую женщину. Чью-то мать. А сын этой женщины стоял рядом и в бессильной злобе грыз ногти, не решаясь войти в огонь. И ждал. Ждал,