Библии раввинистическими авторитетами.
Узнав, в чем причина голода, Давид немедленно вызвал гивонитян и поспешил заявить им, что готов исполнить любую их просьбу, наделить их любым богатством – лишь бы они признали совершенный по отношению к ним грех искупленным и больше не имели бы никаких претензий ни к потомкам Саула, ни к народу Израиля вообще. Однако, пообещав выполнить любую их просьбу, Давид не учел кровожадных нравов эморейцев и всей силы ненависти, которую они питали к Саулу. Выдвинутое гивонитянами условие поразило Давида своей жестокостью, но после данного им слова он уже не мог его не исполнить:
'И сказали ему гивонитяне: не ищем мы ни серебра, ни золота ни от Шаула, ни от дома его, ни человека, чтобы умертвить его, в Исраэле. И сказал он: что вы скажете, то я и сделаю для вас. И сказали они царю: от того человека, который губил нас и замышлял уничтожить нас, чтобы не стало нас нигде в пределах Исраэлевых, пусть будут нам выданы семь человек из потомков его, и мы повесим их пред Господом в Гиве Шаула, избранника Господня. И сказал царь: я выдам' (II Сам. 21:3-6).
И Давид действительно выдает на растерзание гивонитянам семерых потомков Саула. Но при этом, помня о своей клятве Ионафану, разумеется, и не думает отдать им Мемфивосфея и его детей. Вместо этого он выдает гивонитянам двух сыновей Саула от его наложницы Рицпы и 'пятерых сыновей Михал и, дочери Шаула, которых та родила Адриэйлу, сыну Барзилая из Мехолы' (II Сам. 21:8). Последняя фраза вновь снова запутывает оставшиеся в прошлом отношения Давида и Мелхолы. Напомним, что ранее Библия говорит, что Саул после бегства Давида объявил Мелхолу вдовой и выдал ее замуж за Фалтия. Более того, комментаторы настаивают, что Фалтий, полюбив Мелхолу всем сердцем, так и не решился до нее дотронуться, понимая незаконность устроенного Саулом брака. Адриэл же назывался в качестве мужа Мирав – старшей дочери Саула. В этом же отрывке он называется мужем Мелхолы. Более того – сообщается, что та прижила от него пятерых детей.
Автору не остается ничего другого, как повторить, что любящие идеализировать библейских героев комментаторы считают, что речь в данном случае идет именно о детях рано скончавшейся Мирав, которых Мелхола усыновила и воспитала. Однако существует и другая точка зрения, по которой речь идет именно о детях Мелхолы, прижитых ею от любовной связи с мужем сестры в тот период, когда Давид скрывался от гнева Саула. В таком случае эти дети были 'мамзерами' – незаконнорожденными, – и тогда Давид выдавал их гивонитянам, не испытывая особых угрызений совести.
С выдачей гивонитянам семерых потомков Саула в Библии возникает новый сюжет, который также невольно потрясает воображение – история самопожертвования Рицпы:
'И выдал он их в руки гивонитян, и они повесили их на горе пред Господом. И пали они семеро вместе, а были они умерщвлены в первые дни жатвы, в начале жатвы ячменя. И взяла Рицпа, дочь Айи, дерюгу, и растянула ее себе у той скалы, и была там от начала жатвы до того, как полились на них воды с неба и не допускала до них птиц небесных днем и зверей полевых ночью' (II Сам. 21:9-10).
Талмуд утверждает, что гивонитяне не давали снять повешенных потомков Саула с первого весеннего месяца нисан (время жатвы ячменя) до второго осеннего месяца хешван (в который обычно в земле Израиля начинаются дожди), то есть больше полугода. Все это время Рицпа провела на своей дерюге возле дорогих ей покойников. Она почти ничего не ела и не спала: днем и ночью она отгоняла от трупов воронов, грифов, стервятников и других птиц, привлеченных запахом падали, а также диких зверей, среди которых были не только малорослые ближневосточные шакалы, но и представляющие смертельную опасность для любого человека гиены, леопарды и другие хищники.
Хлынувшие осенью дожди были восприняты царем и всем народом как однозначное свидетельство того, что Бог больше не гневается на израильтян. Уже после их начала Давиду рассказали о подвиге Рицпы, которая под ливнем продолжала сидеть на своей дерюге возле полуразложившихся трупов. Так как Давид действительно дал гивонитянам обещание выдать им потомков Саула, однако отнюдь не обещал им позволить глумиться над их телами, то он повелел снять со скалы останки повешенных и захоронить их в родовом склепе Киша – отца Саула.
Тогда же Давид вспомнил, что и царь Саул с Ионафаном и двумя другими своими сыновьями после осквернения их тел филистимлянами были наспех погребены в Иависе Галаадском, и решил торжественно перенести их прах во все ту же родовую гробницу Киша. Библия высоко оценивает этот жест Давида по отношению к памяти Саула и его сыновей: после него в страну окончательно возвращается благоволение Всевышнего и вместе с ним – благоденствие: 'И сделали все, что повелел царь, и смилостивился Бог над страной' (II Сам. 21:14).
'И томило царя Давида желание выйти к Авшалому, ибо он утешился об Амноне, что умер' (II Сам. 13:39).
За три года, прошедшие со времени бегства Авессалома Давид не то чтобы совсем простил сына, но временами испытывал острую тоску по нему. Балагур и гуляка Авессалом был вдобавок ко всему необычайно красив внешне – мидраш утверждает, что он был одним из семи самых красивых мужчин, которые когда-либо рождались на Земле. Любимым героем Авессалома еще в детстве стал судья и богатырь Самсон. Подражая ему, царевич тоже стал назореем, то есть не пил вина и стриг волосы только раз в год. Когда его густые пряди клали на весы, в них оказывалось не менее двухсот шекелей (около двух с половиной килограммов) весу. При этом волосы у него росли с потрясающей скоростью, так что уже через месяц они снова тяжелой волной спускались до плеч, а через пару месяцев доходили уже до пояса.
Давиду не хватало этого сына – не хватало его застольных шуток, задушевных бесед с ним, во время которых Авессалом проявлял себя необычайно умным и тонко чувствующим человеком. Но и объявить о том, что он прощает Авессалому убийство брата, Давид не мог – такое его решение вызвало бы осуждение в народе. А потому, если бы даже Авессалом вернулся домой по своей воле, Давид обязан был отдать его под суд и приговорить к смерти…
Когда Давид поделился этой своей тоской с Иоавом, тот решил помочь своему дяде и господину. В один из дней Иоав направился в расположенную неподалеку от Иерусалима деревню Фекойа (Текоа) и нашел среди ее жительниц простую и смышленую женщину. Велев одеться ей в траурные одежды и вообще всячески разыгрывать из себя скорбящую вдову и мать, Иоав тщательно проинструктировал поселянку, что и как она должна говорить, когда предстанет перед царским судом – высшей судебной инстанцией страны.
Следуя этим инструкциям, женщина рассказала царю придуманную Иоавом то ли историю, то ли притчу. Дескать, после смерти мужа у нее осталось двое сыновей, но во время работы в поле они поссорились, и один убил другого. Теперь семья ее покойного супруга требует отдать братоубийцу под суд и казнить его, но если будет умерщвлен и второй ее сын, то ей не на кого будет опереться в старости и после нее и мужа вообще не останется потомства. Вот она и пришла к царю, чтобы тот решил: заслуживает ли ее единственный сын смерти за убийство или нет?
Выслушав женщину, Давид задумался и… пришел к выводу, что судить сына этой женщины за убийство нельзя – хотя бы потому, что братья были в поле одни и у этого преступления нет свидетелей. А значит, невозможно выяснить, напал ли убийца на своего брата первым или действовал в рамках необходимой самообороны; было убийство умышленным или непредумышленным. И потому Давид в присутствии всех, кто в это время сидел в зале царского суда, издал указ, что никто не имеет права поднять руку на сына этой женщины – ни по суду, ни в качестве кровомстителя. Тот же, кто попытается повергнуть сомнению справедливость этого решения, сам будет объявлен преступником и должен будет предстать перед царским судом.
И вот тут-то поселянка и заметила, что в таком случае, отказывая в праве своему сыну Авессалому на возвращение в Иерусалим на том основании, что он должен будет предстать перед судом и, возможно, быть приговоренным к смерти… царь нарушает изданный им только что самим указ. Давид снова на какое-то время задумался и понял, что женщина права: казнь Авессалома не вернет ему Амнона, и вместе с тем непонятно, можно ли вообще признать Авессалома виновным в убийстве. В конце концов, убивал брата не он, а его слуги, и то, что они делали это по его приказу, надо еще доказать. Но все свидетели убийства были в тот момент пьяны, а потому вряд ли смогут дать правдивые свидетельские показания…
В этот момент Давид наконец сообразил, что эта женщина, скорее всего, подослана Иоавом для того, чтобы он принял прецедентное решение по делу, похожему на дело Авессалома, – и тогда Давид перестанет терзаться сомнениями в том, что, помиловав бежавшего сына, он примет несправедливое и
