Казаки в длинных черкескахГрозили что-то громить.И было на пристани тесноОт душных, скорченных тел.Из чёрной, ревущей бездныКрасный маяк блестел.VНет, не победа и не славаСияла на пути…В броню закопанный дредноутНас жадно поглотил.И люди шли. Их было много.Ползли издалека.И к ночи ширилась тревога,И ширилась тоска.Открылись сумрачные люки,Как будто в глубь могил.Дрожа, не находили рукиКанатов и перил.Пугливо озирались в трюмахЗрачки незрячих глаз.Спустилась ночь, страшна, угрюма.Такая — в первый раз.Раздался взрыв: тяжёлый, смелый.Взорвался и упал.На тёмном берегу чернелаРевущая толпа.Все были, как в чаду угара,Стоял над бухтой стон.Тревожным заревом пожараБыл город озарён.Был жалок взгляд непониманья,Стучала кровь сильней.Несвязно что-то о восстаньеТвердили в стороне.Одно хотелось: поскорееИ нам уйти туда,Куда ушли, во мгле чернея,Военные суда.И мы ушли. И было страшноСреди ревущей тьмы.Три ночи над четвёртой башней.Как псы, ютились мы.А после в кубрик опускалисьОтвесным трапом вниз,Где крики женщин раздавалисьИ визг детей и крыс.Там часто возникали споры:Что — вечер или день?И поглощали коридорыИспуганную тень.Впотьмах ощупывали рукиИ звякали шаги.Открытые зияли люкиУ дрогнувшей ноги, —Зияли жутко, словно бездныНеистовой судьбы.И неизбежно трап отвесныйВёл в душные гробы.Всё было точно бред: просторыЧужих морей и стран,И очертания БосфораСквозь утренний туман.По вечерам — напевы горна,Торжественный обряд.
