бил еще сильнее. Иногда удары были такие сильные, что у Стинга проступали кровавые полосы, и ему приходилось уходить в туалетную комнату и заглушать боль, прикладывая к больным местам смоченную водой туалетную бумагу. Иногда боль была настолько сильной, что ему было трудно идти, но именно гордость, а не что-то другое, заставляла его идти. Никто, даже этот кошмарный отец Уолш, не могли отнять у него его гордость. Он всегда держал голову высоко, покидая кабинет священника, и обычно подмигивал своим приятелям, которые уважали его за то, что он перенес так много неприятных наказаний.
Однако Стинг брал реванш другими способами. В шестом классе он был единственным, кто не становился старостой. Это означало, что пока все носили установленную правилами черную официальную накидку, он продолжал ходить в обыкновенной школьной форме. Стинг смотрел на это под другим углом зрения. Он очень гордился тем, что не стал старостой: это как-то отличало его от других.
Спорт и командные игры все так же не представляли важности для Стинга, но когда дело касалось индивидуальных видов спорта, например, бега, он проявлял решительность и был вознаграждён за это. Он стал чемпионом Нортумберленда на дистанции в 100 и 200 ярдов. Он даже освоил иной, более быстрый стиль бега, наблюдая за другим мальчиком, который бежал на носках. Он не только скопировал то, что делал этот мальчик, он стал лучше, чем он. Стинг всё схватывал на лету.
Но Стинг был гораздо больше заинтересован в том, чтобы блистать в интеллектуальном отношении. Он обожал превосходить своих одноклассников, принадлежащих к «среднему классу», в начитанности и рассудительности. В разговорах он часто ссылался на авангардную литературу и музыку, которые к середине шестидесятых годов просочились в британские школы (например, романы битника Джека Керуака, новая английская поэзия Филиппа Ларкина и Теда Ньюга и джазовые альбомы Чарли Мингуса и Телониуса Монка, которые он впервые взял послушать в достаточно юном возрасте).
Был также и Боб Дилан. Стинга особенно тронула поэзия Дилана, например, «Хозяин Войны». Он начал разучивать песни Дилана дома на своей гитаре и смог исполнить все восемь стихов «Когда корабль входит в порт» из альбома 1964 года «Времена всегда меняются».
Из-за роста в шесть футов Стинга постоянно принимали, по крайней мере, за шестнадцатилетнего, когда ему было лишь двенадцать. Один из наиболее обескураживающих фактов: он впервые попробовал наркотики, прежде чем достиг тринадцатилетия.
Некоторые приятели по соседству держали небольшое количество конопли, и трое из них однажды зимним днем отправились к пляжу в Витли Бей и кое-как скрутили там и выкурили две сигаретки на троих. Первый (невероятно ранний!) опыт Стинга по приобщению к наркотикам отпечатался в его мозгу навсегда. Ему понравилось курение конопли, и он пообещал себе, что вновь все это повторит. Ему понравилось то, что наркотики помогли ему освободиться от каждодневной скуки, которая, казалось, господствовала над жизнью каждого в Джодиленде[8]. Жалел он только о том, что конопля не была достаточно сильной, чтобы дать ему возможность полностью отгородиться от реальности хотя бы на короткий период, и обнаружить, что же происходит «по ту сторону мира». Его интерес к исследованию новых «пастбищ» был определенно спровоцирован первыми пробами наркотиков.
К тому времени, когда Стингу исполнилось лет четырнадцать, стал доступен и дешев амфетамин (стимулятор), и наркотики уже заняли определённое место в его жизни. В местном пабе друзья поручали ему покупать пиво, потому что он был похож на взрослого. Его друзья также организовали покупку голубых таблеток стимулятора, которые были приобретены за три или четыре шиллинга каждая.
А тем временем интерес Стинга к джазу постепенно превратился в истинную любовь. Один из приятелей Стинга, Пит Бригхэм, дал ему электрическую бас-гитару, которая имела всего лишь две работающих струны (остальные просто жужжали). Инструмент был сделан из куска деревяшки, но Стинга это не волновало, поскольку инструмент хоть как-то работал. Ему нравилось наигрывать блюзы в свой спальне.
Музыкальные вкусы Стинга не ограничивались джазом. Ему нравилась душевная музыка на пластинках Тамла и Стакса, но в особенности нравились «The Beatles». Их влияние было огромным, и Стинг обожал исполнять их песни на своей простой гитаре. Первую музыкальную группу он увидел «живьем» в клубе с плохой репутацией «Гоу-Гоу» в Ньюкасле, когда ему было тринадцать лет, в 1965 году, это была «Grahem Bond Organization». В группу входил легендарный Джек Брюс, возможно, самый великий бас- гитарист мира в то время. Его влияние распространялось на такие группы, как «Bluesbreakers» Джона Мэйолла, «Manfred Mann» и «Cream». Стинг изучил творчество Джека Брюса и почувствовал странное родство с ним. Точно так же, как он копировал манеру бега на носках увиденного им мальчика, он как бы сделал своими мелодии Джека Брюса и пытался ему подражать.
В течение последующих двух лет Стинг регулярно посещал клуб «Гоу-Гоу», чтобы взглянуть на целую плеяду музыкальных групп, включая «Animals», «Pink Floyd» и невероятного Джимми Хендрикса, и никогда не забывал, как виртуоз-гитарист таранил своим инструментом крышу клуба после особенно выдающейся интерпретации «Purple Haze». Стинг наблюдал и за другом чуть менее известной группой, играющей в том же стиле под названием «Zoot Money The Big Roll Band» с гитаристом, у которого было лицо младенца.
Дома музыкальное развитие Стинга шло непоследовательно. Он забросил уроки игры на фортепьяно еще лет в тринадцать, потому что родители продали фортепьяно, а он не мог учиться без практики. Но игра на гитаре по крайней мере хоть как-то связывала отца с сыном.
Эрни Самнер любил побренчать вместе с сыном на гитаре в те редкие дни, когда он не валился с ног от усталости после долгих часов работы в молочной. Сначала Стинг был этим доволен, но вскоре начали закрадываться элементы соперничества между сыном и отцом. Стинг постоянно пытался доказать, что он играет лучше, чем отец. На Эрни это не производило впечатления. Он не мог понять, почему подобные вещи так много значат для его сына, но Стинг воспринимал все очень серьезно.
Во время школьных каникул Стинг помогал отцу в его «молочном» круговороте, что, должно быть, сблизило их. Однако, несмотря на то, что он был самым старшим ребенком, Стинг никогда, не получал той любви и одобрения, которые доставались его младшему брату и двум сестрам. Эрни Самнер был довольно жестким в обращении со своим старшим сыном. У него не хватало времени на изучение чувствительной натуры последнего, и ему казалось, что с Гордоном надо обращаться пожестче, чтобы он смог выжить в неласковом мире.
В то же время казалось, что Стинг и его мать Одри просто представляют из себя одно целое. Она отдавала много времени, внимания и дарила море похвал старшему сыну. По ее мнению, он не мог сделать ничего дурного, но именно эта чрезмерная опека имела обратный эффект, заставляя Эрни Самнера становиться все более раздражительным по отношению к мальчику. Он хотел, чтобы Стинг обеспечивал себя сам, а не был бы пресловутым маменькиным сынком.
Ситуация достигла своего пика таким образом, которого никто в семье не мог и предсказать. Стинг привык уединяться в своей комнате и бренчать на гитаре. Он проводил у себя наверху целые часы по вечерам, игнорируя уговоры спуститься вниз к ужину. Эрни Самнер жестко выговаривал жене по этому поводу, и когда однажды поднялся большой крик, Одри была отослана наверх, чтобы заставить мальчика спуститься и присоединиться ко всей семье.
Когда Одри постучала в дверь комнаты старшего сына, чтобы попытаться убедить его прекратить играть и спуститься вниз поужинать (как подобает нормальному ребенку), хмурый подросток бурно возмутился. Внизу Эрни Самнер стал угрожать, что поднимется и отшлепает мальчика. Одри вышла из себя, разгневанная упрямством Стинга. В ее ушах еще звучали резкие слова мужа, и она ворвалась в спальню Стинга, схватила гитару и разбила ее на маленькие кусочки, ударяя ею по двери бесчисленное количество раз. Стинг наблюдал за этим в полном молчании. Ему хотелось выхватить гитару из рук матери и ударить ее по голове, но он был настолько шокирован тем, что она делает, что не мог даже пошевельнуться. Он приклеился к месту, на котором находился, слезы чуть не брызнули из глаз. Он холодно, пристально смотрел на мать, пока она не бросила остатки гитары на пол и не вышла из комнаты, преследуемая взглядом сына. Одри испытывала чувство вины из-за того, что она сделала, потому что она знала, как много значит эта гитара для сына. Она также знала, что этот скандал низко опустил её в глазах сына. Она всегда ощущала себя близкой Стингу, но вдруг — за несколько истеричных секунд — вся эта теплота улетучилась.
Стоит отметить реакцию Стинга. Он не погнался за матерью, не выкрикивал в ее адрес непристойную брань. Он просто спокойно спустился вниз, прошел мимо брата и сестер и вышел через входную дверь. Домой он не возвращался в течение двух дней.
