гастролями выступления понемногу укрупнялись. «Zenyatta» была встречена лучше, чем «Regatta» и к концу этого года «Де До До До Де Да Да Да» стала их первым хитом-синглом в Соединенных Штатах после «Роксаны». Майлз создал свою собственную компанию грамзаписи в Лос-Анджелесе и подписал несколько британских и американских контрактов, например, со «Стрэнглерс», «Сектор 27», «Мэгэзин энд Ойнгоу Бойнгоу».

Как раз перед Рождеством 1980 года группа направилась на юг — в Аргентину. Они были абсолютно неизвестны в Южной Америке, но идея состояла в том, чтобы донести о них весть и туда.

Они остановились в отеле «Шератон» в Буэнос-Айресе. У Стинга на прицепе была Фрэнсис и Джо, а Стюарт был с женой Соней, правда, Энди был один после разрыва со своей женой Кейт. Журналист Гордон Блейер был единственным из пишущей братии, кому позволили сопровождать группу на этом этапе их турне.

Это было незадолго до Фолклендской войны и напряжённость в Аргентине уже была заметна. Но в любом случае группа не смогла бы просто разгуливать по улицам, потому что они собирали вокруг себя толпу, куда бы ни пошли.

Блейер пишет: «Как-то мы вместе со Стингом вечером немного выпили. Он все время говорил о том, что для него очень важно, чтобы семья была рядом с ним. Выглядело почти так, как будто он ожидал от меня вопросов о проблемах его брака. Фрэнсис казалась отчужденной, но каких-то особых проблем между ними не ощущалось».

Стинг особенно суетился вокруг Джо. Они плавали вместе в бассейне, пока жены пили джин с тоником на солнышке.

Блейер говорит, что было очевидно, что наркотики держались подальше от возможных наблюдателей и зрителей. Энди Саммерс сказал: «Вы должны видеть те вещи, которые происходят в гримерной, — поклонники, наркотики и т. д.» Затем он увидел Майлза и замолчал. В день перед выступлением Блейер и его фотограф поехали, чтобы сделать фотографии вместе с группой. Была идея одеть их как гаучо. Майлз был доволен такой перспективой фотографирования. Съемки прошли очень хорошо, хотя группа явно становилась все более скованной по мере приближения времени выступления.

«Когда они добрались до стадиона в этот вечер, был полный хаос, — рассказывает Блейер, — Там находилось около двух тысяч этих детей. Все это немного походило на школьный зал, вокруг ходили вооруженные военные. Как только «Полиция» вышла на сцену, началась настоящая истерия. Они ничего подобного ранее не видели. Все были на ногах, танцевали. Солдаты начали бить людей, пытаясь усадить их обратно. Подростки пытались каждый раз снова и снова подняться. Я находился за кулисами рядом с Майлзом, и даже он был шокирован».

Члены группы переглядывались, когда наблюдали за солдатами, а Стинг тряхнул головой, выскочил за кулисы и сказал Майлзу: «Мне, черт возьми, не нравится то, что здесь происходит. Мне все это не нравится!»

Он вернулся на сцену. Но толпа была настолько возбуждена присутствием «Полиции», что они ничего не могли поделать. Одна юная девушка продолжала вскакивать со своего места. И ее ударом сбил толстый полицейский. Он ударил ее, и она упала вся в слезах.

В этот момент Энди Саммерс вышел на край сцены и ударил ногой в плечо этого самого полицейского. Затем он замахнулся ногой и снова ударил его — прямо в лицо ногой!

Зал погрузился в молчание. Никто не сказал ни слова. Они сели, и это был шепот шока. Что он сделал? Никто не мог в это поверить. Группа продолжала играть. Настоящая полиция смотрела на них; невероятно, чтобы иностранец мог оскорбить их полицейских таким образом!

Я посмотрел на Стинга — у него «отпала челюсть», и он во все глаза смотрел на Энди, который отошел в сторону и смотрел на Майлза, который стоял, обхватив голову руками. Тогда Стинг сказал Энди: «Ты явно собираешься задержаться здесь после Рождества. Что нам принести тебе в тюрьму?»

Все смотрели на Энди, который продолжал играть.

Тем временем тот полицейский, которого он ударил, обошел с другой стороны, орал и выкрикивал ругательства на сцену. Другие полицейские подошли и спешно увели его.

Минуту спустя после завершения концерта офицеры, одетые в штатское, направились за кулисы. Стояли крики и шум, а Майлз закатил глаза и сказал: «Докатились».

Переводчик пытался смягчить ситуацию. Но полицейские были очень рассержены. Мы направились в гримерную, которая была на вид гримерной спартанского училища, вся в железных запирающихся шкафчиках. Я пошел вниз с группой в тот момент, когда они спускались со сцены.

Мы стали в стороне, а Майлз и Стинг набросились на Энди: «Ты с чем играешь? Не делай таких вещей». Энди ответил: «Я не терплю, когда так обращаются с детьми. Я не терплю!»

Тут в гримерную ворвались полицейские в плащах. Пятеро плюс еще один в форме. Тут ещё были переводчик и тур-оператор. Один из полицейских в плаще схватил Энди Саммерса за горло и приподнял его над землей дюйма на четыре, а затем швырнул на ящички, при этом голова Энди ударилась об них.

Все замерли. Мой фотограф пошел сделать несколько фотографий, но полиция ему не дала. Тем временем Энди продолжали бить об ящики. Майлз кричал переводчику: «Ради бога! Разберитесь с ними!» Царил хаос.

«Как-то же можно с этим разобраться!»— кричал Майлз.

«Да, — ответил переводчик. — Нам придется заплатить немного денег».

Я никогда не узнал, сколько они заплатили. Но все успокоились. Стингу и Стюарту было сказано отправляться обратно в отель. Энди был задержан. Он сидел на скамейке напротив ящиков, дрожа как лист, в то время пока все еще кричали и спорили на разных языках. Затем полиция вышла и вернулась с другим человеком в костюме: он пришел с тем полицейским, которого ранее ударил Энди. Тогда Майлз сказал Энди: «Тебе придется извиниться публично. Они привели своего фотографа в комнату и настояли на том, чтобы оба мужчины пожали друг другу руки и улыбнулись, чтобы история о том, как Энди извинился, могла бы просочиться в прессу. После того как фотография была сделана, все ушли. Она была на первой странице местной газеты на следующий день, чтобы показать местной молодежи, что если сделаешь такое, то так просто не ускользнешь. Полиция исчезла так же быстро, как и появилась. В комнате остались только Энди, я и фотограф. Энди трясся и плакал. Я сказал ему: «Давай, приятель, все закончилось, все сделано!»

Мы отвезли Энди обратно в отель, потому что ему не оставили даже никакого транспорта. Затем я повернулся к Энди и сказал: «Все закончилось. Конец. Давайте пойдем выпьем втроем. Ты же не хочешь оставаться один?»

Энди просто сел, трясясь, на заднее сиденье машины: «Я не могу это сделать. Я собираюсь пойти в свою комнату и побыть один».

Позже Майлз сказал Гордону Блейеру: «Ты правильно выбрал выступление, на которое стоит приехать, не так ли?»

На следующий день все это превратилось в добродушную шутку. Стинг даже сказал Энди: «А, ты еще здесь? А мы думали, что тебя заколотили».

22 декабря группа вернулась домой и отыграла три быстрых выступления, в том числе пару выступлений под сооруженным навесом на пять тысяч человек в южном Лондоне на Тутинг Коммон. Там не было сидячих мест, и была ужасная толчея. Многие падали в обморок, и было множество травмированных. На группу обрушилась критика со стороны прессы, но никого особенно не винили, так как это был просто эксперимент, который оказался неудачным.

Рок-критик «Daily Mail» Симон Киннерсли писал: «Это был позор. Фэны платили по пять фунтов, чтобы отстоять в очереди сорок пять минут в грязи и войти для того, чтобы прождать еще два часа, прежде чем «Полиция» соизволила появиться. Даже когда она появилась, большинство из почитателей все равно не могло их видеть, потому что сцена была недостаточно высоко расположена над публикой. Сама идея появиться под цирковым тентом могла бы сработать в июле. Но в декабре это было чудовищно».

После заключительного концерта в Тутинге состоялся вечер для «Полиции» в «Холидей Инн», в Челси. Стинг был первым, кто свалился в бассейн и быстро затянул туда Фрэнсис. Энди Саммерс разделся до трусов и нырнул, за ним последовали и многие другие гости.

Вернувшись домой в Ирландию со своей семьей, Стинг почувствовал себя совершенно истощенным после этого изнурительного турне и жёсткого графика записей. Все это усугубилось чрезмерным количеством конопли и кокаина, которое он принял за последние двенадцать месяцев. Он был нервным и