– …Мертвее мертвого! – удовлетворенно констатировала общественница, щупая пульс на запястье Макаренко.

Отойдя от трупа, она сняла шлепанец и клоком туалетной бумаги вытерла кровь с подошвы.

– Итак, в нашем городе на одного прокурора стало меньше, – подытожил Заметалин, наклоняясь к трупу.

Мертвец лежал навзничь. Из-под аккуратно подстриженной седины на старинный наборный паркет натекала темная лужица крови. А в остекленевших глазах Макаренко застыли посмертные образы: огромные шоколадные груди, напоминающие экзотические плоды. Вопреки всем законам офтальмологии, каждый зрачок отражал лишь по одной молочной железе…

Дальнейшие действия заговорщиков отличались хладнокровной продуманностью. Перво-наперво Гамадрил аккуратно заменил простреленное стекло на целое, припасенное еще утром. Убрал все осколки. Тщательно отмыл кровавые пятна стиральным порошком. Затем завернул прокурорское тело в огромный истертый ковер.

– Машина у меня есть, – пояснил он соседке. – Когда стемнеет, съезжу к какому-нибудь каналу и брошу в воду. А вы еще раз пол помойте…

Неожиданно общественница распрямила плечи, и верхняя пуговица с костяным звуком упала на пол. Орден Ленина тускло блеснул на свалявшейся мохеровой кофте. Глаза ее, обычно горящие жаждой высшей справедливости, на этот раз смотрели как-то странно… Приблизившись к Заметалину, она цепко обняла его и, поцеловав взасос, придавила твердым, как кирпич, бюстом. Не удержав равновесия, тот свалился на пол, сбив треногу с армейской стереотрубой.

– Помогите, насилуют! – закричал Гамадрил, отталкивая сумасшедшую. – Я ведь не по этим делам!

– А по каким таким ты делам? – искренне удивилась та. – Кстати… ничего, если мы будем на «ты»? Я ведь… просто по-товарищески!

– Что значит – «по-товарищески»? – Заметалин немигающе наблюдал, как собеседница медленно расстегивает блузку.

– Это – тебе! – достав из-под бюстгальтера завернутую в «Правду» коробочку, общественница зашелестела газетой и торжественно протянула подарок – упаковку одеколона «Красная Москва». – Неужели ты мог подумать что-то другое?..

– Спасибо… – облегченно пробормотал мужчина и, поморщившись от едкого запаха архаичного советского парфюма, ответил: – Честно говоря, я тоже хотел сделать вам небольшой подарок…

– Ой, правда?

– Почему бы вам не отправиться на экскурсию по ленинским местам? – прикинул Гамадрил; в случае согласия он оставался в квартире один. – Обещаю оплатить все до копейки!

– По ленинским местам!.. – не поверила соседка. – Неужели в Швейцарию?

– В поселок Разлив Ленинградской области, где Владимир Ильич Ленин писал свой знаменитый труд «Государство и революция»! – решил Заметалин. – Скоро лето, так что в шалаше поживете! – Достав из кармана ключи от машины, одолженной у Ахмеда, он спешно засобирался. – А теперь – извините. Мне надо срочно избавиться от трупа врага народа!

– Я еще приду к тебе… Обязательно приду! – пообещала общественница.

– Зачем? – Заметалин, не попадая в рукава пальто, косился на спасительную дверь.

– А поговорить…

…Все произошло именно так, как и планировал бывший лагерный офицер. После полуночи он осторожно погрузил окоченевшее тело в багажник машины и вывез его к Лебяжьей канавке. Развернув ковер, привязал к прокурорской ноге тяжеленную гирю и, перевалив мертвеца через парапет, столкнул его в промоину. Вернувшись домой, Гамадрил на цыпочках прокрался в комнату покойного и осторожно, стараясь не шуметь, закрылся изнутри на все запоры.

Спал Заметалин прекрасно – без галлюцинаций, сновидений и угрызений. И лишь под утро его слух зафиксировал до боли знакомый голос:

– Я еще приду к тебе. Обязательно приду!..

И хотя Макаренко наверняка уже кормил собой фауну Невы, Гамадрил готов был поклясться: голос принадлежал именно ему…

Зима миновала незаметно. Отгрохотал ледоход на Неве, отшумела Масленица в Катькином саду, отсвистели студеные ветры с Финского залива…

«Группировка Ленинград» постепенно вписывалась в экологическую нишу Бандитского Петербурга. Жизненный опыт Бати, помноженный на кипучую энергию молодых провинциалов, давал первые ощутимые результаты. Консервный заводик в Купчино наконец-то начал приносить серьезную прибыль. Причиной этого стали не только кролиководческие таланты пацанов, но и еще одно обстоятельство…

Еще в январе выяснилось, что гастарбайтеры-таджики, работавшие на расфасовке и закрутке банок – активные деятели международного наркотрафика. Азиатские наркокурьеры трудились в сфере пищевой промышленности лишь для отвода глаз; в свободное время они фасовали по спичечным коробкам коноплю, выведенную в Чуйской долине тамошними селекционерами-мичуринцами. Марихуана успешно реализовывалась в популярном питерском магазине «Восточные сладости».

Конечно, как истинный патриот родного города Батя был категорически против наркотизации Санкт-Петербурга. Но как криминальный авторитет совершенно не желал обрубать прибыльное дело. Да и портить отношения с басмачами тоже не хотелось…

Чтобы не дать продукту пропасть, таджикам – обанкротиться, а пацанам – засохнуть, чуйскую коноплю было решено подмешивать в корм кроликов. В звероколхоз «Ленинградский», где ушастые по- прежнему плодились с безответственностью китайцев, была отправлена опытная партия «чуйки».

Результаты превзошли самые смелые ожидания: приплод от производителей-анашистов набирал вес в два раза быстрее обычного. Молодняк отличался устойчивостью к любым болезням, а некоторые ушастые экземпляры достигали размеров милицейских ротвейлеров. К тому же мясо таких кролей приобретало необычайно нежный вкус. Наркокрольчатина пользовалась небывалым успехом и в супермаркетах, и в ресторанах, и даже в столовой Смольного: попробовав это мясо однажды, человек отказывался от любого другого.

Так за какие-то несколько месяцев Питер был подсажен на мясную иглу. Консервный заводик в Купчино расширял ассортимент в полном соответствии с законами маркетинга. Державники по достоинству оценили пельмени «Россия – родина кролей», а западники были без ума от гамбургеров «Global McRabbit». Беляши с грызунами успешно реализовывались на всех одиннадцати городских рынках, пяти