продолжалась между до, которая, оправдываясь, еще резче обличала Франсуа, и Ми, разъяренной тем, что ей пришлось услышать малоприятные истины. Это была не та шуточная драка, которая происходила в памятный вечер, когда девушки рассматривали фотографии. У До пошла носом кровь, Ми потащила ее, рыдающую, в ванную и впервые в жизни собственноручно наливала ванну и подавала полотенца.

Три дня они не разговаривали, Франсуа явился назавтра после драки. Он окинул критическим взглядом До, и бросил ей: «Ну что ж, моя цыпочка, образина стала почище прежней», — и увел Ми, чтобы отпраздновать это событие, а вечером До снова взяла щетку для волос и безмолвно приступила к своим «обязанностям». Еще через день, сообразив, что хоть говорить — беда, а молчать — другая, она уткнулась головой в колени Ми и попросила прощенья. Они заключили мир, скрепив его слезами и солеными поцелуями, и Ми вытащила из своих шкафов целый ворох унизительных и жалких подарков. Она три дня носилась по магазинам, чтобы рассеяться.

И надо же было коварной судьбе на той же неделе столкнуть До с Габриелем, которого она не видела месяц. Она как раз выходила из парикмахерской, и лицо ее еще хранило следы истерического припадка Ми. Габриель усадил ее в свою «Дофину» и сделал вид, что более или менее примирился с их разрывом: он просто беспокоился за нее, и все. Но теперь, увидев ее в таком гриме, он будет еще больше беспокоиться. Что же это с ней делают?

До рассказала — обманывать Габриеля было не в ее интересах.

— Она тебя избила? И ты терпишь?

— Я не могу тебе этого объяснить. Мне с ней хорошо. Она нужна мне как воздух. Ты не поймешь. Мужчины понимают только мужчин.

Габриель и в самом деле неодобрительно покачал головой, однако у него мелькала еще неясная и все же правильная догадка. До старается его уверить, что она прямо-таки влюблена в кузину с длинными волосами. Но он знал До. До не способна ни в кого влюбиться. Если она терпит побои истеричной девчонки, стало быть, у нее что-то на уме: какая-то глупость, весьма несложная мыслишка, которая куда опаснее ее мнимой влюбленности.

— На что ты живешь с тех пор, как ушла из банка?

— Она дает мне все, чего я хочу.

— А дальше что будет?

— Не знаю я ничего. Знаешь, она не злая. Она меня очень любит. Я встаю когда мне хочется, у меня много разных платьев, я всюду с ней бываю. Ты этого понять не можешь.

До простилась с Габриелем, спрашивая себя, действительно ли он не понимает. Но он тоже очень ее любил. Ее все очень любили. Никто не мог бы прочесть по ее глазам, что после того, как ее избили, в ней что-то умерло. А нужна ей была не та взбалмошная девчонка, но жизнь, которую До слишком долго вела только в мечтах. Что ж, за побои Мики когда-нибудь заплатит, обещала же она заплатить за все. Но не это главное. Ей придется сполна заплатить и за иллюзии мелкой банковской служащей, которая ведь ни на кого не рассчитывала, ни у кого не просила любви, не думала, что мир станет краше, если ее приласкают.

Уже несколько дней Доменику томило предчувствие, что она убьет Ми. Простившись на тротуаре с Габриелем, она просто сказала себе, что сейчас у нее одним поводом больше. Она не только покончит с бесполезным, бездушным насекомым, но и с собственным чувством унижения и злобы.

До вынула из сумочки темные очки. Во-первых, потому что иначе каждый и в самом деле может прочитать черт-те что в вашем взгляде. Во-вторых, потому что у нее под глазом был фонарь.

В мае своеволие Мики уже перешло границы дозволенного. Вняв вздорным советам Руссена, на которые он был мастер, она вздумала поселиться в особняке на улице Курсель, принадлежавшем крестной Мидоля. Синьора Рафферми никогда там не жила. Мики очертя голову стала переделывать дом по-своему. И так как она была упряма, а кредита ей не оказывал никто, кроме тетки, то за двое суток отношения между Парижем и Флоренцией весьма обострились.

Мики добилась нужных ей денег, оплатила свои векселя, заказала художников и мебель, но ей навязали в качестве управляющего делами Франсуа Шанса и срочно вызвали на подмогу первостатейную каргу, личность легендарную и лютую, благо в списке ее заслуг числилась собственноручная порка Мики.

Карга звалась Жанной Мюрно. Мики рассказывала о ней мало и в таких мерзких выражениях, что нетрудно было вообразить, какой ужас наводила на нее Мюрно. Снять с Мики штанишки и отшлепать ее по мягкому месту, когда ей было четырнадцать лет, — уже одно это являлось подвигом. Но сказать «нет», когда Мики в свои двадцать говорит «да», и урезонить ее — такое бывает только в сказках и кажется совершенно неправдоподобным.

Впрочем, не все тут было правдой. До поняла это, едва увидев каргу. Она была высокая, золотоволосая, спокойная. Мики не боялась, не ненавидела ее, дело обстояло хуже. Она не переносила присутствия Жанны, даже когда та находилась в трех шагах от нее. Она так безмерно боготворила Жанну, так явно теряла при ней душевное равновесие, что До была этим потрясена. Может статься, не одни только банковские служащие плачут в подушку. Ми, по-видимому, много лет мечтала о такой Мюрно, какая не существовала в природе, и любое столкновение с ней вызывало боль, она сходила с ума, когда Жанна появлялась. До, знавшая о карге только понаслышке, была поражена ее значением в жизни Мики.

Это был вечер, ничем не отличавшийся от обычных вечеров. Мики переодевалась, собираясь пойти куда-то с Франсуа. До читала, сидя в кресле; она-то и пошла отворить дверь. Жанна посмотрела на До, словно перед ней был заряженный пистолет, сняла пальто и позвала, не повышая голоса:

— Мики, ты идешь?

Мики появилась в купальном халате, силясь улыбнуться дрожащими губами, похожая на уличенную преступницу. Произошел краткий диалог по-итальянски, из которого До поняла немногое. Ми стояла, переминаясь с ноги на ногу, сама на себя непохожая.

Жанна стремительно подошла к ней, поцеловала ее в висок, взяла за локти, отстранила и несколько долгих минут пристально разглядывала. Вероятно, она говорила что-то не очень приятное. Голос у нее был низкий, спокойный, но слова звучали резко, как свист бича. Мики только встряхивала своими длинными волосами и не отвечала. Наконец До увидела, как она, побледнев, вырвалась из рук карги и отпрянула, запахивая халат.

— Я тебя не просила приезжать! Могла сидеть дома! Да, я не изменилась, но и ты тоже. Ты как была стерва-Мюрно, так стервой и осталась. А ново только то, что ты мне осточертела.

— Вы Доменика? — круто повернувшись к ней лицом, спросила Жанна. Пойдите же, закройте краны в ванной.

— Не смей двигаться с места без моего разрешения! — вмешалась Мики, загораживая ей дорогу. — Оставайся здесь. Если ты послушаешься ее хоть раз, ты от этой бабы никогда не отвяжешься.

До невольно отступила на несколько шагов назад. Жанна повела плечами и пошла сама закрывать краны. Когда она вернулась, Мики толкнула До в кресло и стала рядом. Губы ее дрожали.

Жанна остановилась на пороге, огромная, светловолосая великанша, и заговорила скороговоркой, чтобы ее нельзя было перебить, заканчивая каждую свою фразу, как точкой, взмахом указательного пальца. До услышала несколько раз свое имя.

— Говори по-французски, — сказала Мики. — До не понимает. Ты лопаешься от зависти! Ей стало бы все ясно, если бы она знала по-итальянски. Да погляди ты на себя, ты же лопаешься от зависти! Если бы ты видела свое лицо! Ты сейчас уродина, ну просто уродина!

Жанна улыбнулась и ответила, что До тут ни причем. Если До будет так любезна и выйдет на несколько минут из комнаты, это будет лучше для всех.

— До останется на месте! — сказала Мики. — Она все отлично понимает. Она слушается меня, а не тебя.

— Когда ты перестанешь кривляться, — спокойно сказала Жанна Мюрно, ты пойдешь оденешься и уложишь свои вещи в чемодан. Рафферми хочет тебя видеть.

Мики выпрямилась — из них трех хуже всего чувствовала себя она, поискала взглядом чемодан, потому что где-то в комнате был чемодан. Куда же он запропал? Чемодан, открытый и пустой, оказался на ковре за спиною Мики. Она подняла его обеими руками и швырнула в Жанну Мюрно, но промахнулась.

Мики сделала два шага, крикнув что-то по-итальянски, вероятно ругательство, схватила с камина вазу — голубую, прелестную вазу, довольно увесистую, и тоже бросила в голову золотоволосой великанше. Та