против польского народа, но и публичных извинений, после чего начнется масштабный пересмотр итогов Второй мировой войны. Скоро, очень скоро Россия станет платить по счетам СССР, и тогда никакого газа, никакой нефти не хватит ей для выплаты репараций!

– Что же ты приуныла, Мария? – ласково спросил Корчиньский, располагаясь у окна за столом, заваленным свежими журналами и газетами. – Плохо себя чувствуешь?

– Мне страшно, Стасик, – тихо ответила жена, тревожно прислушиваясь к свисту включившихся двигателей. – Никогда еще так страшно не было, веришь?

– Странно. Прежде ты никогда не боялась летать.

– Просто я давно не летала с тобой.

– Вот так новость! – В смехе Корчиньского не прорезалось ни единой нарочитой нотки, заявление жены действительно рассмешило его. – И чем же это я такой страшный, дорогая?

– Ты не страшный, Стасик, – произнесла пани Мария, понижая голос до шепота, – ты добрый и очень хороший, но…

Сорвавшийся с места «Ту-154» побежал по бетону, выруливая на взлетную полосу. Лица многих пассажиров окаменели, как будто их готовились запустить по меньшей мере в космос.

– Договаривай, – предложил Корчиньский, приветливо улыбаясь приблизившемуся Ардановскому, своему ближайшему другу и советнику со времен пресловутого «мясного эмбарго». – Присаживайся, Кшиштоф. Тебе выпала честь узнать государственную тайну из уст первой леди страны. Моя женушка собирается поведать что-то чрезвычайно секретное.

Фыркнув, Стас перевел взгляд на супругу.

– Никакого секрета тут нет, – возразила она, не принимая шутливого тона. – Все газеты только и пишут о том, как тебе не везет с полетами в последнее время. Вот, полюбуйся, – она ткнула пальцем в «Трибуну». – Небеса предупреждают президента… Тут перечислены последние случаи, когда ломались твои самолеты. Это и чрезвычайное происшествие в Монголии, и злополучный рейс в Нью-Йорк, и обледенение самолета над Украиной… А Корея, помнишь? – Пани Мария прижала маленькие кулачки к груди. – Вас тогда едва не опрокинуло ветром при посадке… Сидя у телевизора, я думала, что сойду с ума. Ах!..

Она непроизвольно вскрикнула, когда притормозивший самолет ринулся вперед с такой скоростью, что напрягшихся пассажиров вдавило в спинки сидений. Мягкий толчок, и вот уже земля, оставшаяся внизу, стала удаляться с каждой секундой. Ардановский нервно сглотнул, избавляясь от пробок в ушах.

– За все надо благодарить нашего премьера, – включился он в беседу. – В прошлом месяце пан Тусек опять заявил, что не собирается раскошеливаться на приобретение шикарного, как он выразился, аэробуса. Мол, стране достаточно самолетов, которые гарантировали бы президенту элементарную безопасность.

– Тусек, Тусек, Тусек! – проговорил Корчиньский, кривясь, как от зубной боли. – Куда ни ткнись, за что ни возьмись, всюду этот Тусек ставит барьеры на пути. Он прямо-таки лез из кожи, чтобы очутиться сегодня на моем месте. – Похлопав по подлокотнику рукою, Корчиньский рассмеялся, и злорадный смех его прозвучал на фоне гудения самолета, подобно визгу циркулярной пилы. – Да и русские предпочли бы встретиться сегодня не со мной, а с премьер-министром. С ним всегда можно договориться.

Это было равносильно обвинению в предательстве национальных интересов. Кто-кто, а Стас Корчиньский не собирался уступать Москве даже в мелочах. Астафьеву он не доверял так же, как Силину, и с обоими первыми лицами Кремля у него сложились крайне натянутые отношения. Что ж, на этом и строилась политика Корчиньского. Это по его инициативе одна из варшавских площадей была названа именем Джохара Дудаева. Это он предложил Евросоюзу ввести санкции против Москвы за эмбарго на ввоз польского мяса. С его же подачи Польша наложила вето на начало переговоров по новому двустороннему соглашению между Брюсселем и Москвой. Став президентом, он ни разу не встретился с российскими руководителями с глазу на глаз, а в России побывал лишь однажды, в 2007 году, все в той же злополучной Катыни, куда летел снова. «Надеюсь, визу мне дадут», – съязвил он, объявляя о своем решении в начале марта.

Виза, понятное дело, выдана была, однако первым прорвался в Катынь вездесущий Дональд Тусек, побывавший там вместе со своим российским коллегой Владленом Силиным не далее как седьмого апреля. В ходе поминальной церемонии оба премьера, как обычно, неплохо спелись и исполнили дуэтом свою любимую песню о взаимопонимании и добрососедских отношениях. Как будто можно дружить с медведем, не посаженным на цепь!

При мысли о соглашательской политике Тусека настроение у Корчиньского слегка испортилось, и, обращаясь к соратнику, он озабоченно произнес:

– Как бы наши телевизионщики не устроили саботаж в Катыни. Ты же знаешь, что все они едят из кормушки правительства.

– Слишком поздно, – успокоил друга Ардановский. – Визит расписан по минутам, а, кроме того, в Катыни тебя ожидают репортеры со всего мира. Прямой эфир, Стас, это великая сила.

– Да, но эта телеведущая из ТВП… как ее? Ага, Иоанна, она способна на любую провокацию. В ее программе меня, законного польского президента, называют консерватором и националистом. – Корчиньский негодующе всплеснул руками. – Это я националист, Кшиштоф, я?! Человек, посвятивший жизнь служению родине?

– Ты же сам сказал, что Тусек контролирует телевизионщиков. Вот они и отрабатывают свои злотые.

– Сребреники, Кшиштоф, сребреники, – прошипел Корчиньский. – Это иудины деньги. Но сегодня…

Пока они, сблизив головы, шушукались о чем-то, в салон заглянула стюардесса, предложившая завтрак и напитки. Покосившись на ее длинные ноги, пани Мария выпроводила девушку раздраженным взмахом руки:

– Свободна, милая. Мы уже завтракали.

– Пригласите ко мне секретаря канцелярии, – попросил стюардессу Корчиньский, тоже не оставивший без внимания ее ноги. – И пусть захватит с собой регламент.

Явившийся на вызов пан Выпих принялся зачитывать расписание предстоящих церемоний. Когда дело дошло до вручения Корчиньскому урны с землей из Катынского леса, Стас зевнул, деликатно прикрыв рот ладошкой. Когда же секретарь принялся излагать порядок награждения членов российского «Мемориала», Корчиньский уже мирно дремал, измотанный подготовкой к визиту в Россию.

Тем временем шестидесятитонный самолет, подобно крылатой торпеде, мчался над облачной равниной с крейсерской скоростью девятьсот километров в час. В прозрачном разреженном воздухе была отчетливо видна каждая заклепка на его фюзеляже. Сверкающий на солнце, он казался игрушечной моделью, запущенной в небо.

Сидящим внутри, конечно же, самолет виделся иначе: тесная длинная капсула с рядами окошек, сквозь которые можно полюбоваться разве что скошенным крылом. Желающих разглядывать его не было. Многие пассажиры, убаюканные монотонным гудением двигателей, уснули, остальные негромко беседовали, листали документы или что-то просматривали на экранах своих ноутбуков. Стюардессы, разносившие соки, чай и воду, заученно улыбались каждому, кто удостаивал их взгляда. Ничто не предвещало беды, приближающейся с каждой минутой, за которую «Ту-154» успевал пролететь пятнадцать километров. Скорость не ощущалась. Время растягивалось, как резиновое.

Разлепив веки, Корчиньский недоумевающе уставился на мобильный телефон, протянутый ему шефом президентской канцелярии. Звонил брат, спрашивал, как у Стаса дела.

– Все отлично, – ответил тот хриплым спросонья голосом. – Лучше быть не может, Мирек.

– Ты простудился? – обеспокоился брат.

Он всегда считал себя старшим, поскольку родился на сорок пять минут раньше. Иногда это бесило, но сегодня Стас Корчиньский испытал нечто вроде умиления.

– Я совершенно здоров, – сказал он, – просто задремал немного.

– Обычно ты не спишь днем, – произнес Мирослав недоверчиво.

Стас сел прямо, помотал головой, прогоняя сонную одурь, и признался:

– Устал я, Мирек. Сам знаешь, сколько проблем навалилось. Жаль, что тебя нет рядом.

– Маму нельзя оставлять одну, – напомнил Мирослав. – Ее здоровье очень пошатнулось в последнее