Посудины класса «москит» создавались для патрулирования, а отнюдь не для серьезного боя.

Уворачиваюсь. Темнеет в глазах…

Какой нормальный человек пойдет во Внешний патруль по доброй воле? Нет таких.

Ненормальный – другое дело. Но не всякий ненормальный, а лишь тот, для кого эта работа – трудотерапия. Его убедят, да и сам он вряд ли будет сильно противиться. Это ведь временно. А терять основную работу найдется мало охотников.

Наша задача: патрулирование дальних задворков Солнечной системы. У каждого из нас есть свой сектор, а в секторе, кроме пустоты, – с десяток следящих автоматических станций да еще танкер-автомат для дозаправки.

В поясе Койпера тьма-тьмущая ледяных глыб, иногда целых планетоидов, а в облаке Оорта их и того больше. Но расстояние! Но объем пространства! Разбросайте по мировому океану миллион шариков от пинг-понга, а потом вооружитесь пребольшим сачком и начните охоту на них – много ли выловите?

Пусто в секторе. Ну, почти пусто. Область моего одиночного прозябания расположена высоко над эклиптикой, но это почти ничего не значит. Вблизи эклиптики плотность ледяных тел – мусора, оставшегося от формирования Солнца и планет, – лишь немногим выше. «Снежки» и ледяные глыбы поперечником в несколько метров залетают в мой сектор сравнительно часто, но очень, очень мало здесь тел, достойных внимания. Для этого ледяная гора должна иметь не только приличную массу, но и определенный вектор скорости. От него зависит, может ли данный объект представлять хотя бы минимальную опасность для Земли и внеземных поселений. Чаще всего – нет. Устремится ледяной Монблан к Солнцу, окутается облаком газов, отрастит, может быть, пышный хвост на радость тем землянам, кто еще не разучился смотреть в небо, – и уйдет навсегда. Для нас ведь сотни тысяч лет – это навсегда, и только так.

Но если существует хотя бы ничтожная вероятность столкновения ядра кометы с Землей, Луной, Марсом и несколькими освоенными астероидами, если оно должно пересечь хотя бы одну космическую трассу, – в распыл ледышку! Мала, очень мала вероятность катастрофы, но не равна нулю. Комета Крячко наглядно показала это и заставила не жалеть средств на Внешний патруль. А Буэнос-Айрес пришлось отстаивать заново.

Автоматические станции засекают приближение объекта, но считается, что решение о его уничтожении должен принимать человек. Глыбу до пяти километров поперечником я уничтожу и сам; более крупный объект раздроблю или хотя бы собью «с пути истинного» ракетой с ядерной головкой, а там пусть автоматика считает новую эфемериду покалеченной ледяной горы. В девяноста девяти случаев из ста эта траектория окажется вполне безопасной. Беда в том, что взрыватели моих ракет рассчитаны на дробление ледяных гор – контактные, да еще и с замедлением. Они не сработают, пролетев сквозь облако газа и пыли, составляющее тело космоида.

Хотел бы я знать: что ему понадобилось возле Солнца?

Гм… возле? Пока не так, чтобы возле. Три расстояния от Солнца до Нептуна. Дальние задворки. Отсюда наше Солнце выглядит просто-напросто очень яркой звездой. Здесь темно, холодно и пусто. Надо быть сумасшедшим, чтобы подписаться на такую работу.

Или временно съехать с катушек.

С людьми моей профессии это случается. Межзвездные перелеты требуют времени, но, как правило, не настолько много, чтобы имело смысл погружать экипаж в анабиоз. Несколько недель, а то и месяцев в тесном обитаемом отсеке, пристыкованном к огромнейшей туше грузового корабля, – то еще удовольствие, я вам доложу. Самое ужасное: рядом всегда одни и те же рожи. И безобидные пороки хороших, в общем-то, людей, не пороки даже, а индивидуальные особенности, вроде привычки сопеть за едой, становятся невыносимыми. Так бы и врезал!..

Ну, терпишь какое-то время. Долго терпишь. Отворачиваешься, скрипя зубами. Загоняешь свою неприязнь поглубже, пытаешься отвлечься на что-то приятное… «Пора в патруль», – неуклюже шутишь, осознав, что по твоей вине возникла неловкость или растет напряжение в экипаже. И все знают: еще не пора, раз способен подтрунивать над собой. А сидящий внутри тебя мелкий бес смееется над твоими усилиями спасти самоконтроль и знай накручивает тебя, усиливая твою злобу до того, что однажды ты не выдерживаешь и…

И по прибытии в порт назначения перестаешь быть членом экипажа. Иных увольняют – иным, кто для Компании более ценен, предлагают пройти курс реабилитации.

Его смысл, кстати, совпадает с желаниями реабилитируемого: либо попасть в человеческую гущу, либо быть запертым в одиночной камере.

Сначала второе. Затем первое.

Невеликие потроха моего кораблика – чем не одиночная камера? От людей меня отделяют миллиарды километров. Сейчас мне совсем не нужны люди. Зато когда я затоскую по ним всерьез – а так и будет, хотя этот факт я готов принять лишь умом, – как раз подойдет к концу моя смена. И я начну считать дни и часы до возвращения на базу.

Потом – оплаченный Компанией отпуск на Земле. Субтропики. Пальмы. Пляжи. Шипение волн, накатывающихся на белый песок. На песке шезлонг, в руке коктейль, а вокруг очень много беззаботных людей, и среди них красивые женщины. Ни к чему не обязывающие слова, флирт, спортивные игры, дайвинг, серфинг, снова флирт под сенью пальм, и в самом воздухе витает что-то сиропное. Пусть рассудок твердит тебе, что фальшива такая жизнь, – наплевать. Да и не жизнь это вовсе. Это пробуждение к жизни.

Потом – снова в рейс. Может быть, даже в составе прежнего экипажа, хотя это скорее исключение, нежели правило. Но годится и прежний. К этому времени вновь пробудившегося к жизни пилота уже можно выпускать из клетки без намордника.

Со мной это случится еще не очень скоро. Пока что я лечу – и лечусь. Одиночеством.

То есть лечился до тех пор, пока автоматическая станция не засекла космоида…

Черное Ничто, и я – крупица в нем. Инородное включение. Хорошо, что Ничто не обладает эмоциями – ему глубоко безразлично мое присутствие в нем.

Можно поспать. Можно побеситься. Прекрасное занятие для мизантропа. Никому нет дела.

А еще можно послушать музыку.

Композиция называлась «Деление бесконечности на нуль» и была весьма тягомотной. Самое то, чтобы ни о чем не думать. Раньше я слушал болеро Равеля – тоже помогало.

Так бы и продолжалось месяц, другой, а то и третий. Подозреваю, что Компания на моем простое ничего не теряет; ходят упорные слухи, что она сдает своих пилотов Патрулю внаем. Наверное, это правда – немного раздражающая, зато рациональная. Осознание господствующей в мире рациональности, а местами даже гармонии, отменно способствует врачеванию психозов. И темное Ничто обволакивает тебя, неслышно спрашивая: «Ну и куда ты рыпаешься? Зачем трепыхаешься, пылинка ничтожная?»

И знаете – помогает.

Ну не скотство ли это со стороны космоида – прерывать процесс лечения?!

Встретились два одиночества…

– Вот гад…

Во рту солоно – я ненароком прокусил себе губу до крови. На этот раз космоид едва не достал меня. Он очень целеустремленный космический гость, и «пшел вон» на него не действует.

Машинально наполняю пространство новыми кораблями-призраками. Как и в прошлые разы, это помогает ненадолго.

За каким чертом ему понадобилась наша Солнечная система, хотел бы я знать. Судя по тому, что мы знаем о космоидах, они питаются релятивистскими частицами, а велика ли их плотность близ Солнца? Такая же, как повсюду в Галактике. Частицы солнечного ветра вроде бы не несут достаточной энергии. Плотность жесткого излучения здесь тоже мала – Солнце не магнетар и никогда им не станет. Если космоид нуждается в пище, то зачем ему этот жиденький гомеопатический бульончик?

Псих, наверное…

Мысль плотно застревает в моей голове. Почему бы, собственно, чужаку не быть ненормальным? Иной раз и животное может взбеситься. Это все объясняет: и настырность, с которой космоид прет к Солнцу, и