Максум умолк, раздосадованный своей промашкой. Так тонко вёл игру, и вдруг сорвалось с губ имя племянницы! Несолидно вышло.

Мирабид, ликуя в душе (ага, сам первый назвал имя!), согласно закивал. Далее говорили о разных пустяках. Допилю чай и разошлись по домам.

С того вечера Мирабид буквально часу не мог прожить без Максума. «Как здоровье, уважаемый аксакал?.. Не нуждаетесь ли в чем-нибудь?..» Кланяется Максуму так, что тюбетейка с головы едва не падает, дефицитные товары подкидывает. Раза два-три даже коньячком невиданным угостил. Старик сперва отказывался, ссылался на коран. Но и Мирабид не промах. Пояснил: пьянствовать грех, а для здоровья тела и души можно и пригубить.

Максум-всё-не-так был человеком внутренней честности. То есть он старался всячески оправдать тот или иной свой поступок перед собственной совестью. В данном случае он убеждал себя в том, что Мирабид человек крепкий. На ногах стоит прочно, даром что хромой. Старые добрые обычаи почитает: раз в году обязательно собирает в доме своём стариков для чтения корана, святых молитв за упокой усопших предков; в уразу соблюдает ифтар и опять — таки приглашает верующих старцев. А кто такой учитель? Голодранец. И ещё святотатец. Повадился с лекциями выступать: «Есть ли бог?», «Религия — дурман»… Каков, а? Вот ему всевышний и показал, есть он или так — пустая выдумка.

Подумал Максум, подумал и обнаружил ещё и одно полезное свойство у будущего своего родственника. Последние полтора-два года он, Максум, изредка на базаре торговлишкой промышлял. А если зятем, пусть хоть двоюродным, будет завмаг… Хе-хе-хе. И с этой стороны, если поглядеть, Мирабид — жених хоть куда.

Однажды, дождливым октябрьским вечером, старик решил наведаться к тётушке Санобар. Ещё не перешагнув порога, начал с добродушной улыбкой:

— Здравствуй, невестка. Давненько не виделись. Дочка-то наша где? — он «наша» произнёс с нажимом, так, чтобы понятно было: Мухаббат для него всё равно как дочь родная.

Тихая, безответная тётушка Санобар смутилась под сверлящим взглядом старшего брата её покойного мужа, ответила, побледнев:

— К подруге пошла ночевать.

Старин прекрасно понял, что невестка говорит неправду, Мухаббат пошла к матери учителя. Однако, вопреки обыкновению, он не раскричался. Напротив, раздвинув рот до ушей, одобрительно кивал.

— Пускай погуляет, её дело молодое. Вот выйдет замуж, тогда всё по-иному станет. Недаром говорят: «Брак отирает настежь сердце и запирает дверь ичкари».

Тётушка Санобар попыталась возразить.

— Так это в старину говорили.

Максум быстро сломил её слабое сопротивление.

— Умные люди и сейчас так говорят. И ты мне, невестка, не перечь. Хоть бы спасибо сказала. Легко ли мне? О тебе с Мухаббат забочусь, ночей не сплю!

Старик уселся на край супы, продолжал:

— Беспокоюсь я за Мухаббат. Девушка на выданье — спелое яблоко. Любой прохожий норовит его сорвать. Время нынче тяжёлое. И мужчины, и женщины стыд потеряли. А Мухаббат у всех на виду. Теперь вот в бригадирах ходит… Не к добру. Ох, не к добру.

— Он, да что же это вы! — всполошилась тётушка Санобар. — Как можно так думать…

— Можно! — отрезал Максум. — Наш раис, конечно, человек пожилой. Но ведь известно тебе: седина в бороду — бес в ребро. Да, собственно, я не говорю, что раис на нашу дочь виды имеет. Не он, так кто другой… Нет дыма без огня. Ты, невестка, рада-радешеивка тому, что твоя дочь — начальница, — на сей раз старик оттенил словечко «твоя», чтобы дать отрицательную оценку бригадирству Мухаббат. — А не приходило ли тебе в голову, почему раис и другие большие люди своих дочерей бригадирами не ставят?.. То-то. Среди людей бродит чёрт, остерегаться его надо. Сколько можно следить за Мухаббат во все глаза, ночей не досыпать? Да и что толку следить! Хозяин своё добро тысячу дней сторожит, а вору, чтобы его добро украсть, одной ночи достаточно.

С удивительным красноречием продолжал Максум живописать опасности, якобы подстерегающие Мухаббат на каждом шагу. В заключение же сказал, торжественно воздев руки к небесам:

— Ну а если, упаси господь, что случится? Покойный Ашурали — мой младший брат и твой законный муж — не простят нам! Пойми, невестка.

Тётушка Санобар совсем голову потеряла. Тихо, покорно вымолвила:

— Домулла-ака, значит, вы советуете, чтобы Мукаббат отказалась от бригадирства?

Макрум решил ковать железо, пока оно горячо:

— Ей я в звеньевых делать нечего. Замуж ей надо, вот что!

— Так ведь жених её на фронте!.. — вырвалось у тётушки Санобар.

Этого только и ждал Максум. Побагровел, как индюк, гневно затряс козлиной своей бородёнкой.

— А! — прошипел он, обличающе выставив корявый указательный палец, похожий на ветку саксаула. — Жених!.. Этот босяк-жених. Та-ак. Да понимаешь ли, что несёт твой язык? Учителишка — голодранец, ветрогон, пустомеля… О! О любимый брат мой, Ашуралиджан! Взираешь ли ты с небес?.. — Максум сделал эффектную паузу и уставился на невестку жёлтыми, как у кота, глазами. — Если всевышний хочет наказать кого, он прежде всего отнимает у него разум. Тебя он уже наказал, бесстыжая!.. Нельзя слушать твои безумные речи без содрогания. Жени-и-их!.. Знай же, женщина, что тот, кто уехал на фронт, тот уехал. Понимаешь? У-е-ха-аа-л! Этого учителя там или убьют, или искалечат. А Мухаббат, ожидаю— чи его, превратится в старую деву. Ясно? И если даже учителишка уцелеет, то, возвратившись, и глядеть не захочет в сторону старой девы! Ему молоденькую подавай. Он такой, я его давно раскусил…

Максум в совершенстве владел искусством интриги. Никто его этому не учил — сам, своей смекалкой уразумел, что нельзя всё время нападать. Противник привыкнет к грозным интонациям, сильным выражениям. Надо заронить в его душе сомнения, потрясти — и тут же переменить тон. Это ещё больше сбивает с толку человека. Пугает даже.

Старик помолчал многозначительно, заговорил вдруг ласково, вкрадчиво, заглядывая невестке в глаза.

— Любовь, невестушка дорогая, штука недолговечная. Сегодня любит, завтра — разлюбит. Главное, чтобы муж был самостоятельным человеком. Вот, к примеру, Мирабид… Весьма положительный человек. Фронт ему не грозит, новый дом отгрохал, живёт припеваючи. Выйдет за него замуж Мухаббат — как сыр в масле будет купаться!

Хитрый старик столь категорически выразился насчёт замужества племянницы не случайно. Главное, приучить к этой мысли невестку. Самому понравилось, как сказал, — словно вопрос о женитьбе Мирабида на Мухаббат давным-давно решён и обсуждению не подлежит.

У тётушки Санобар в голове помутилось. А ведь нрав домулла-ака. Второй год гремит война, конца- краю ей нет. Девичий век жизни мотылька подобен: посиял яркими красками прозрачных крылышек, удивил мир — сгинул. Будет Мухаббат ждать Рустама, А вдруг как его, не дай господи, убьют! Сколько уже в кишлак похоронных писем прислано!.. А как изувечат!..

Откуда-то издали донёсся голос Максума:

— Мирабид — жених завидный, счастье так и плывёт к нему в руки. Недаром в кишлаке говорят, что на Мирабида упал благостный взгляд самого Ильяса-пророка. Во всём ему везёт. Даже хромота, и та на пользу. Так что не теряйся, не будь растяпой, лови удобный момент, пока Мирабид не раздумал. После войны ой как трудно будет замуж девушку отдать! Мужчин побьют видимо-невидимо, вот и получится дюжина невест на одного жениха. Не упускай Мирабида. А то, что он не такой красавчик, как этот учителишка… Не беда. В красоту лепёшку не обмакнёшь.

Максум умолк, сунул под язык щепотку насвая. Минуту-другую сидел наслаждался. И вдруг изрёк торжественно и грозно:

— Клянись… Клянись, невестка, небесным счастьем твоего покойного мужа и моего брата Ашурали, что вместе со мной будешь печься о счастье Мухаббат! Ну!..

Бедная женщина умоляюще сложила на груди руки, но Максум был непреклонен, жёлтые глаза его, казалось, впивались в самую душу.

— Клянусь, — прошептала тётушка Санобар, сама не своя от страха. Она страшилась Максума, но ещё