— тут им и крышка.

— Хитро.

— А ты как думал?

В городе ещё не улеглось лихорадочное возбуждение после недавней бомбёжки, о которой рассказывали самые фантастические истории. Будто, после того, как «юнкерсы» разбомбили нефтеперегонный завод и взорвались громадные баки с горючим, — в Хасавюрте (километров девяносто от Грозного) шёл чёрный дождь! От жуткой жары плавились, как свечки, металлические трамвайные столбы. Какую-то старуху взрывом огромной бомбы забросило на крышу трёхэтажного дома. Старуха совершенно целенькая, только умом тронулась — хлебные карточки потеряла.

Города толком так и не дали посмотреть, погнали эшелон дальше, по кизлярской ветке. И тогда только солдаты поняли: на Северном Кавказе им не воевать, жмёт эшелон на северо-восток, к Волге матушке, выстукивают колёса мерно, настойчиво: «Сталинград… Сталинград!..»

Похолодало изрядно. Загудели в теплушках чугунные печурки. Окрест степь в жухлых травах, изредка промелькнут хилые лесочки — и сгинут, селения в десяток дворов, будка железнодорожного обходчика…

Однажды рано утром в сумрачном «обе показался странный самолёт с двумя фюзеляжами — фашистский разведчик. Бойцы почему-то обрадовались незваному гостю: «Рама» прилетела». «Старшина» явился порядки наводить!..»

Никто «рамы» не испугался. Махали ей руками, показывали кукиши. Лишь лейтенант Смирнов хмурился: «Сукинсынская машина. Вот посмотрите, наведёт на нас целую свору «юнкерсо» в».

Командир взвода ошибся. «Рама» никого не позвала на помощь. Описав над эшелоном плавную дугу, она вдруг круто, почти отвесно, спикировала и уронила несколько тёмных капель. С крыши концевого вагона суматошно зачастил спаренный зенитный пулемёт. Ахнули взрывы, паровоз пронзительно завопил, словно раненое чудовище, загремели буфера. Бойцы на ходу стали прыгать на насыпь, защёлкали винтовочные выстрелы.

Рустам не успел испугаться, а «рама» уже взмыла ввысь и, не торопясь, скользнула в серое облако. Эшелон двинулся дальше.

К вечеру впервые услышали бойцы громовые раскаты. Эшелон остановился на вдрызг разбомблённой станции. Началась выгрузка. Затем, построившись в походную колонну, батальон зашагал по раскисшей от дождей дороге навстречу грохочущим гигантским барабанам. «Красноармейский телефон» сообщил вскоре, что, кажется, предстоит бой, батальон вливается в полк, награждённый орденом Красного Знамени. Бойцы Шутили: «Ещё и пороху не понюхал и, а уже краснознамёнцами стали».

Дойдя до околицы небольшой деревушки, изрядно покалеченной бомбёжками и артобстрелами, батальон стал занимать оборону. Роте капитана Дмитриева достался участок на восточной окраине, изрезанной овражками. Ротный приказал вырыть индивидуальные окопчики.

Твёрдая, несмотря на дожди, земля плохо поддавалась лопате. Рустам быстро натёр на ладонях волдыри, взмой. Рядом молча ковырял землю лопаткой Фазыл. Закончив работу, произнёс со вздохом:

— Дураки мы с тобой, Рустам. Мы — пулемётный расчёт, нам общий окоп надо.

— О чём же ты раньше думал?

— Век живи, век — учись. Хорошо хоть, что рядышком рыть стали. Давай соединим окопчики.

Нельзя сказать, что Рустам пришёл в восторг от этого предложения. Однако — что поделаешь! — снова взялся за лопату.

Появился капитан Дмитриев, осмотрел их окоп, похвалил.

— Молодцы. И впредь так действуйте. Пехотинцу земля — мать родная. Она и прикроет от пуль, и…

— И закопают в неё! — послышался надтреснутый тенорок. Рустам узнал голос Назарова. Этот тощий и сутулый человек с жёлтыми волосами и увёртливым взглядом прослыл в училище первым лентяем. Иначе как Сачком его никто никак не называл. Почему именно «Сачком»? Рассказывают, что служил якобы в армии ужасающий лентяй и разгильдяй по фамилии Сак. С тех пор в повелось называть его «младших братьев» Сачками. И вообще, если кто от работы отлынивает, о таком говорят просто и выразительно: сачкует.

Так вот этот сачок Назаров, мало того, что сам поленился окоп себе вырыть, ещё товарищам на нервы действует, дескать, ройте, ройте себе могилки, чудаки!

Подскочил к сачку ротный — маленький, с широченными плечами, кривоногий, злой.

— Боец Назаров, почему сачкуете?

— А чего даром копать? Всё одно зимовать здесь не будем. Либо вперёд на запад потопаем, либо, что вернее, — на восток драпанем.

Капитан чуть по морде Сачку не съездил — до того разъярился.

— Приказываю копать. А насчёт драпануть… По законам военного времени… Понятно?

— Чего уж тут не понять, — пробурчал Назаров и нехотя взялся за лопату.

Впрочем, окопчика себе он так в не вырыл. А ночью задул пронзительный ветер. Рустам хоть и в полушубке, дрожал как осиновый лист. Хотел было Сачок к пулемётчикам притулиться, да Фазыл прогнал его. И смех, и грех, Как в басне «Стрекоза и муравей» вышло.

На рассвете продрогший Рустам проснулся. И тут на его глазах разыгралась забавная сценка. Назаров, синий от холода, свернувшись калачиком на голой земле, выстукивал зубами дробь. Подошёл лейтенант Смирнов. Чистенький, выбритый (и как только он умудрился!), вроде на прогулку собрался.

— Что с вами, боец Назаров, заболели?

— Зззза-а-болел… Зззно-о-би-ит.

— Очень печально. О вашей болезни мы с командиром роты ещё вчера вечером толковали. Сейчас будем вас лечить. Видите вон то отдельное дерево, метрах в двухстах отсюда?

— Вви-и-жжжу.

— Боец Назаров, к отдельному дереву бегом… марш!

Сачок неуклюже поднялся и затрусил в сторону дерева. Вслед ему нёсся громовой хохот.

Взводный подозвал Карпакова.

— Займитесь Сачком. Пять раз до дерева и назад.

— Есть! — обрадовался Карпаков. Дождавшись, когда Назаров, изогнувшись в три погибели, приковылял назад, сказал ему весело: — Ну, земляк, приказано тебя ещё пять разочков прогнать туда-сюда. А уж я, так и быть, вместе с тобой. Говорят, полезно для пищеварения.

Вся рота, позабыв о холоде, с интересом наблюдала за «лечебной процедурой». Кое-кто и без команды стал делать пробежки, Фазыл затеял с Рустамом борьбу, припечатал лопатками к земле. Вроде бы согрелись малость. Тем временем прибежал взмыленный Назаров, рухнул на жухлую траву, по-рыбьи разевая рот. Запыхавшийся Карпаков веселил народ:

— С характером наш Сачок! Я— ему: «Шевели ногами, не ползи, как вша по сугробу!» А он, Сачок то есть, ноль внимания и полкило презрения. Начхать ему на мои справедливые слова. Ну я тогда с другой стороны решил и нему подкатиться. Говорю: «Что ж ты, землячок, нашу заводскую марку портишь? Мы же с тобой на одном заводе вкалывали. Я — слесарем, а ты — заводским парикмахером. Ты же известная личность. Галстук «бабочку» под рылом носил для соблазну дамского пола. Шевеля ногами, гад, вспомни свою рабочую гордость!»

Бойцы катались по земле от смеха. Карпаков продолжал с серьёзным видом бывалого рассказчика:

— Ничем Сачка пропять не могу Что делать? Подумал-подумал, да как заору: «Спасайся, Сачок, фриц за тобой гонится!» Ну тут, понятное дело, наш Сачок как припустится!.. Жаль, секундомера со мной не было. Наверняка поставил наш любимец мировой рекорд в беге на среднюю дистанцию. Еле догнал!»

Весёлые байки Карпакова прервал связной. Рота, миновав овражки, подошла к неширокой, но глубокой речушке. Возле полуразрушенного сарая копошились сапёры. Они мастерили из подручных средств плот. Взялись за топоры и пехотинцы. Рустам, неловко обтёсывая бревно из разобранного сарая, рассуждал вслух:

— А я — то думал: война — это бои. сражения. А на войне, оказывается, главное — копай да брёвна таскай.