Во время войны неподалеку от Винницы располагалась ставка Гитлера. Поэтому попытки сопротивления пресекались здесь особенно жестоко и беспощадно. За годы оккупации были схвачены и погибли участники партизанских групп и подпольных явок не одной «волны». Но зато уж те, кому посчастливилось уцелеть, держались вместе навсегда. «Партизанская мораль» была некоей разновидностью этики фронтового братства, чем-то похожей на ту, что литературно воспета еще в книгах от Ремарка — Хемингуэя до Виктора Некрасова.

С возвращением мирной жизни многие партизаны в городе и области оказались на руководящих постах, преимущественно «среднего звена». Их-то стойкий противовес и ощутил вскоре партийный вождь, склонный к необузданному диктаторству.

У сахалинского новопришельца не было в Виннице ни давних друзей, ни близких знакомых. Но зато в его руках находилась испытанная дубина — партийный аппарат и услужливые органы безопасности. С их помощью после некоторого промедления он и стал наводить «порядок», обычный для позднесталинских времен. По подстроенным наветам и клеветническим обвинениям наиболее активные «смутьяны» были исключены из партии. За последующую их «разработку» принялись органы МГБ.

Ветераны кинулись искать защиты и справедливости на стороне. Их выручкой и опорой стал «свой брат» — известный партизан и писатель, Герой Советского Союза Дмитрий Николаевич Медведев. В годы войны он возглавлял партизанские отряды, действовавшие на Брянщине и в некоторых соседних с Винницей областях.

С Вершигорой Медведев был знаком еще с февраля 1943 года. Их первую встречу в немецком тылу он описал в своей книге «Это было под Ровно». «…Через час я уже познакомился с представителем Ковпака, — читаем там. — Я увидел человека среднего роста, коренастого, с большой русой бородой. Он слез с седла и представился:

— Вершигора, начальник разведки отряда Ковпака.

На петлицах его гимнастерки — три прямоугольника, означавших, что он подполковник. На левой стороне груди — новенький орден Красного Знамени».

«Когда мы проезжали через села… где расположились подразделения Ковпака, — повествует далее автор, — я забыл, что нахожусь во вражеском тылу. По улицам ходили бойцы, вооруженные автоматами и ручными пулеметами. На шапках ярко горели красные ленты и красноармейские звезды. Многие ковпаковцы были награждены, и новенькие ордена и медали поблескивали на гимнастерках. Кое-где у хат стояли станковые пулеметы и даже орудия» [6].

Массовые представления о партизанском движении периода Отечественной войны и некоторых выдающихся его фигурах по сю пору до примитивизма искажены у нас подмалевками сталинских мифов типа «Идет война народная, священная война». Война, она, конечно, и вправду была народной и священной. Но при этом почти рядом сосуществовали в ней и «заградотряды», и «смерши», и Русская освободительная армия генерала Власова, и «штрафные батальоны», и ГУЛАГи для миллионов своих же вчерашних воинов, оказавшихся в плену вовсе не по своей вине… Сложный жизненный конгломерат являло собой и партизанское движение, состоявшее вовсе не из одних только стихийных «народных мстителей».

Однажды, в конце «перестроечных» времен, мы разговорились на близкую тему с давним моим приятелем Алесем Адамовичем. Было уже попрощались возле его дома, неподалеку от площади Маяковского, где он жил, да и проговорили еще часа полтора.

Адамович сам с пятнадцати лет вместе с матерью и братом партизанил в белорусских лесах. Участвовал в рискованных вылазках, диверсиях и стычках с карателями, а под рекой Березиной — и в прямом тяжелом бою с немецким фронтовым соединением. Уцелеть тогда удалось немногим.

Повод, который я невольно задел, был этот самый — я поделился с Александром Михайловичем впервые мелькнувшим у меня намерением написать о покойном П.П.Вершигоре.

Адамович поддержал мои планы. Но почти тут же заговорил о различиях партизанского движения на Украине и в Белоруссии. Эти различия он усматривал как в составе участников, так и в образе действий.

— Понимаешь, — говорил Адамович, — у нас, в Белоруссии, — топи, леса, болота. Есть где землянки откопать, и даже, если повезет, приспособить кое-что из хозяйства — козу или корову. За чащи и торфяники немцы без большой подготовки не нагрянут. А уж ночь — отместка и расплата им за все, что сотворили. Считай, девяносто процентов в составе лесных отрядов — это самостийники, жители сожженных немцами деревень. Сколько Хатыней заживо спалено! Каждый четвертый белорус погиб от войны! Обычно в отрядах только процентов десять не местные: прибившиеся окруженцы, кадровые военные и так далее… Другое дело — на Украине…

— А что там?

— Украина — она ведь какая? По крайней мере та ее часть, откуда больше шли в партизаны? — продолжал Адамович. — Это степь или лесостепь. Почти оголенные пространства. Естественных укрытий никаких. Там больше было организации сверху. Подпольные партийные комитеты, заброшенные через фронт элитные армейские подразделения, которые наращивались добровольцами или мобилизованными из местного населения. Пропорция по составу если и не обратная, чем в Белоруссии, то близко к тому. А на открытых пространствах лучшей подмогой для налетов и маневров становились быстроногие кони. Та самая «тачанка-ростовчанка», известная еще со времен Гражданской войны. Рейды, удары и мгновенные исчезновения! Там действовала полурегулярная армия, даже иногда в воинской форме, кавалерийские части и все прочее. Все так, как описано в книге Медведева, о которой ты упоминал. Ударную роль среди них играло соединение Ковпака — Вершигоры. Образно говоря, у нас были «Бабы Василисы», кого Толстой в «Войне и мире» назвал «дубиной народной войны». А на Украине, если хочешь, это действительно какая-то ветвь тактики Дениса Давыдова… У Вершигоры все это также правдиво проглядывает, можно вычитать. За это, кстати говоря, его не раз поколачивали — что слишком мало представлены стихийные народные мстители. Но так было в жизни…

— Конечно, — не остывал Адамович, — и на Украине были самостийники. Но гораздо меньше! И в наших партизанских отрядах действовали заброшенные из центра сотрудники военной армейской разведки, диверсионные и террористические группы НКВД и так далее. В любом партизанском движении, как похлебка в солдатском котле, варилось все вместе. Да ведь и партизанским главкомом в стране, знаешь, был кто? Ворошилов! Луганский слесарь, кремлевский чинодрал, не назовешь большим народолюбцем! Но в Белоруссии сопротивление питалось прежде всего жителями спаленных деревень. Кстати, в качестве пособников-полицаев немцы часто завозили украинцев, стараясь стравить два народа… И некоторые белорусы украинцев уже за это ненавидели. У меня об этом тоже есть — в повести «Каратели». Вот, видишь, вроде бы братья-соседи, а два разных лица партизанского движения. Так что о партизанах писать надо! Тут много еще предстоит санитарной работы по очистке мозгов от тромбов полуправды, всяких шаблонов и мифов…

Примерно так втолковывал мне Адамович.

Нелишне добавить, что книги самого А. Адамовича, в особенности «Хатынская повесть» (1972), документальная трагедия «Я из огненной деревни…» (1975) (совместно с Я. Брылем и В. Колесником) и «Каратели» (1980), бесспорно, принадлежат к лучшему, что создано литературой послесталинской поры о партизанском движении. Документальная, а то и автобиографическая основа отчетливо проглядывают в них даже и тогда, когда не заявлены впрямую. И именно это их качество при сопоставлении с «рейдовой» прозой П. Вершигоры, пожалуй, дополнительно иллюстрирует то, о чем столь запальчиво и страстно говорил мне тогда милый и незабвенный Александр Михайлович…

Но осевшие в Виннице партизаны были как раз местные, самостийники. А самая главная, гэбистская претензия к ним, если в ней разбираться, как раз в том и состояла.

Вроде того, мол, что никто им не велел, не приказывал и не поручал быть партизанами («фабула», трудно представимая в Белоруссии, но по-своему подогнанная под украинские условия!). Согласно существующим в Киеве и Москве картотекам и делопроизводствам нигде это не отражено. А раз так, то еще бабушка надвое сказала, кто они на самом деле. Герои ли? Или самозванцы, мошенники, грязное политическое отребье, которому выгодно примазаться к рискованному и почетному теперь званию? Чтобы снимать пенки с народной крови! А, может, даже и того хуже — фашистские недобитки, перекрасившиеся националисты, волки в овечьей шкуре?! На это тоже есть теперь многие данные оперативной проверки! Для чего встали они на этот преступный путь? Для того ли только, чтобы прикрыть свое грязное нутро и