Блаженство смерти, теперь знает он, состоит в том, что там нет боли и нет сознания своего «я».

Плохая новость насчет смерти, теперь знает он, заключается в том, что там (как он и опасался каждый раз, когда помышлял о самоубийстве и отказывался от него именно по этой причине) продолжаются сны.

Хорошая новость насчет плохой новости заключается в том, что сны эти чужие.

Крозье свободно плывет по течению в теплом море «не-я» и слушает чужие сны.

Если бы после перехода в блаженное состояние посмертного плавания у него осталась хоть толика аналитических способностей, свойственных ему при жизни, прежний Френсис Крозье подивился бы своей мысли насчет «слушания» снов, но эти сны и вправду скорее слушаешь, точно чье-то пение — хотя там нет ни слов, ни мелодии, ни голосов, — а не «видишь», как всегда бывает при жизни. Хотя в постигаемых слухом снах присутствуют в высшей степени определенные зрительные образы, Френсис Крозье никогда не встречал таких персонажей, форм и красок по другую сторону смертной завесы, и именно это не облеченное в голос, не облеченное в напевные звуки повествование наполняет его смертные сны.

Вот красивая эскимосская девушка по имени Седна. Она живет одна со своим отцом в снежном доме далеко к северу от постоянных эскимосских поселений. Слухи о красоте девушке распространяются окрест, и разные молодые люди пускаются в долгий путь через ледяные поля и пустынные скалистые острова, чтобы засвидетельствовать свое почтение седовласому отцу и добиться руки Седны.

Ни один из поклонников не пленяет сердце девушки ни своими речами, ни лицом, ни фигурой, и в конце весны, когда лед начинает вскрываться, она уходит одна далеко в ледяные поля, спасаясь от очередного ежегодного нашествия луноликих поклонников.

Поскольку дело происходит во времена, когда животные еще говорили на языке, понятном Людям, одна птица прилетает к ней и уговаривает Седну своей песней. «Пойдем со мной в страну птиц, где все так же прекрасно, как моя песня, — поет птица. — Пойдем со мной в страну птиц, где нет голода, где ты всегда будешь жить в шатре из прекраснейших оленьих шкур и лежать на мягчайших медвежьих шкурах, где твой светильник всегда будет наполнен жиром. И я, и мои друзья будем выполнять любые твои желания, и ты всегда будешь одета в наряды из самых наших красивых и ярких перьев».

Седна верит своему пернатому поклоннику, сочетается с ним браком по обычаю Настоящих Людей и отправляется со своим супругом в долгий путь через моря и льды в страну птиц.

Но птица солгала.

Они живут не в шатре из прекраснейших оленьих шкур, а в убогом пристанище, наспех сооруженном из лоскутов гниющей рыбьей кожи. Холодный ветер свободно разгуливает по нему и смеется над наивным легковерием Седны.

Она спит не на мягчайших медвежьих шкурах, а на жестких моржовых. В светильнике нет жира. Другие птицы не обращают на нее внимания, и она носит свои старые одежды, в которых выходила замуж. Муж приносит ей в пищу лишь сырую рыбу.

Седна постоянно повторяет своему пернатому супругу, что очень скучает по отцу, и в конце концов птицы позволяют старому эскимосу навестить дочь. Старику приходится совершить многонедельное плавание на своей утлой лодчонке.

Когда он прибывает, Седна притворяется радостной и довольной, покуда они не остаются наедине в темном, зловонном жилище, и тогда Седна заливается слезами и жалуется отцу, что муж жестоко обращается с ней и что она потеряла все — молодость, красоту, счастье, — выйдя замуж за птицу, а не за одного из молодых поклонников из племени людей.

Отец приходит в ужас и помогает Седне придумать план убийства мужа. На следующее утро, когда пернатый супруг возвращается с сырой рыбой для Седны, девушка с отцом, вооруженные гарпуном и веслом из отцовского каяка, нападают и убивают птицу. Потом отец и дочь пускаются в бегство из страны птиц.

Много дней они плывут на юг, к стране Настоящих Людей, но, когда друзья и родственники находят пернатого супруга Седны мертвым, они исполняются гневом и летят на юг, хлопая крыльями так громко, что звук этот слышен даже в краю Настоящих Людей, находящемся в тысяче лиг оттуда.

Расстояние, которое Седна с отцом преодолели за неделю плавания, птицы покрывают в считанные минуты. Они спускаются к маленькой лодке, словно черная яростная туча, состоящая из острых клювов, когтей и перьев. Ударами могучих крыльев они поднимают ужасный ветер, который вызывает сильное волнение на море и грозит перевернуть маленькую лодку.

Отец решает вернуть дочь птицам в качестве жертвоприношения и бросает ее за борт.

Седна изо всех сил вцепляется в борт лодки. Мертвой хваткой.

Отец берет нож и отрезает первые фаланги ее пальцев. Упав в море, суставы пальцев превращаются в первых китов. Ногти становятся китовым усом, какой часто находят на отлогих берегах.

И все же Седна продолжает цепляться за лодку. Тогда отец отрезает вторые фаланги пальцев.

Они падают в море и превращаются в тюленей.

Но Седна по-прежнему цепляется. Когда объятый ужасом отец отрезает последние фаланги, они падают на плавучие льдины и в воду и превращаются в моржей.

Когда вместо пальцев у нее остаются только обрубки костей, похожие на когти покойного пернатого супруга, Седна наконец падает в воду и идет ко дну океана. Она покоится там и поныне.

Именно Седна является повелительницей всех китов, моржей и тюленей. Если Настоящие Люди угождают ей, она посылает к ним животных и приказывает тюленям, моржам и китам, чтобы они позволяли ловить и убивать себя. Если Настоящие Люди вызывают у нее неудовольствие, она держит китов, моржей и тюленей при себе в темных глубинах, и Настоящие Люди страдают и умирают от голода.

«Что за чертовщина?» — думает Френсис Крозье. Это голос его собственного «я» нарушает плавное течение постигаемых слухом чужих снов.

Словно откликаясь на призыв, возвращается боль.

«Мои люди!» — кричит он. Но он слишком слаб, чтобы кричать. Он слишком слаб, чтобы произнести это вслух. Он слишком слаб, чтобы хотя бы вспомнить, что значат эти четыре слога. «Мои люди!» — снова кричит он. Но из груди у него вырывается только стон.

Она истязает его.

Крозье приходит в чувство не сразу, но постепенно, в ходе мучительных попыток открыть глаза, сводя воедино разрозненные обрывки с трудом обретенного сознания на протяжении многих часов и даже дней, каждый раз выплывая из пучины смертного сна под действием жестокой боли и четырех бессмысленных слогов — «Мои люди!» — и в конце концов приходит в себя настолько, чтобы вспомнить, кто он такой, увидеть, где он находится, и понять, кто рядом с ним.

Она истязает его.

Эскимосская девочка-женщина, известная ему под именем леди Безмолвной, продолжает резать его грудь, руки, бока, спину и ногу раскаленным острым ножом. Боль нестерпима и неослабна.

Он лежит подле нее в тесном помещении — не в снежном доме, какой Джон Ирвинг описывал Крозье, а в своего рода палатке, сооруженной из шкур, натянутых на изогнутые палки или кости; мерцающий огонь нескольких плошек озаряет голое тело девушки и голые, искромсанные, окровавленные грудь, руки и живот самого Крозье. Похоже, она разрезает его на мелкие кусочки.

Крозье пытается закричать, но снова обнаруживает, что слишком слаб для этого. Он пытается оттолкнуть прочь истязающую руку с ножом, но он слишком слаб, чтобы поднять свою собственную руку, а тем более остановить чужую.

Ее карие глаза пристально смотрят в глаза Крозье, видят снова затеплившуюся в них жизнь, а потом опять сосредоточенно вглядываются в раны, которые она наносит ножом, кромсая и истязая его тело.